Грэм Грин: Третий

— Об этой подробности мы забудем, — сказал я.

— Мне никогда не забыть, — ответил Мартинс.

В ту ночь началась оттепель, снег в Вене таял, и безобразные развалины обнажались снова: прутья арматуры висели как сталактиты, а ржавые балки торчали из серого талого снега будто кости. Могильщикам было намного легче, чем неделю назад, когда пришлось бурить мерзлую землю. День вторых похорон Лайма выдался теплым, почти весенним. Я был рад, что его снова зарывают, но ради этого двум людям пришлось погибнуть. Группа у могилы на сей раз оказалась меньше: не было ни Курца, ни Винклера — только Анна, Ролло Мартинс и я. И никто не пролил ни слезинки.

Когда все было кончено, Анна молча повернулась и, разбрызгивая талый снег, пошла по длинной аллее, ведущей к главному входу и трамвайной остановке. Я сказал Мартинсу:

— У меня есть машина. Может, подвезти?

— Нет, — ответил он. — Поеду трамваем.

— Вы выиграли. Доказали, что я безмозглый осел.

— Нет, — сказал он. — Я проиграл.

Я смотрел, как Мартинс широко шагает на своих длинных ногах за Анной. Он догнал ее, и они пошли рядом. Думаю, он не сказал ей ни слова. Это походило на концовку повести. Мартинс был никудышным стрелком и очень плохо разбирался в характерах, однако ухитрялся писать вестерны (поддерживая напряжение) и ладить с женщинами (не представляю как). А Крэббин? О, Крэб-бин все еще спорит с Британским обществом культурных связей о расходах на Декстера. Ему говорят, что нельзя оплачивать одновременные расходы в Стокгольме и в Вене. Бедняга Крэббин… Да и все мы, если разобраться, бедняги.