Александр Авдеенко - Горная весна

Прошел час, другой, третий, а гостя не видно и не слышно. Он появился чуть ли не в полночь, когда на Гвардейской установилась сонная тишина. Файн ожидал каждую минуту и все-таки проглядел, не успел заметить, откуда и как он возник. Вошел он в калитку уверенно, как к себе домой, бесшумно. По гравийной дорожке, ведущей к дому, скользил так, что ни один камешек не заскрежетал под его ногами, ни одна ветка не пошевелилась над головой. Приблизившись к крайнему окну, он поцарапал ногтями по стеклу. Входная дверь сейчас же распахнулась, и ночной гость пропал в темной утробе дома.

Файн вылез из зарослей сирени и направился к тайному входу в свое убежище. Через несколько минут он стоял у наружной стены домашней библиотеки и сквозь глазок, вделанный в книжную полку, приступил к тщательному изучению чрезвычайного посла «Бизона». Нет, его лицо ничего не сказало Файну. Ни разу не видел его в штабе разведцентра, незнаком с ним и по фотографии. «Откуда ты взялся! — прислушиваясь к разговору Крыжа с неизвестным, размышлял Файн. — Что ты до сих пор делал? Как тебе удалось завоевать доверие подозрительного „Бизона“? Какое ты приказание получил от шефа?»

Ночной гость и хозяин говорили по-русски.

— Раздевайтесь, пожалуйста, садитесь, — суетился Крыж. — Есть и пить желаете?

— Желаю, — улыбнулся гость, отчего его морщинистое лицо сразу помолодело. — И даже очень. Буду вам благодарен, если хорошо покормите и преподнесете добрую чарку.

— Я сейчас, сейчас все приготовлю. Располагайтесь, отдыхайте. Простите, как вас…

— Кучера Степан Степанович. Постойте, Крыж, не уходите. Я могу потерпеть десять минут. Садитесь. Поговорим.

Крыж покорно сел, положив руки на колени и внимательно глядя на гостя.

— Вас, конечно, встревожило мое появление, — начал Кучера. — Вы не совсем уверены, с кем имеете дело.

— Что вы, Степан Степанович!

— Ну-ну, не притворяйтесь, это лишнее.

Кучера говорил на прекрасном русском языке, без всякого акцента, с чуть заметной певучестью, характерной для южан. Серые узкие его глаза спокойно смотрели на Крыжа, а на губах была сдержанная, снисходительная улыбка. Руки его тем временем умело разряжали патрон, извлеченный из ствола пистолета. Вытащив пулю, Кучера острием булавки осторожно достал из патрона тщательно сложенную шелковую бумажку и положил ее перед Крыжем:

— Собственноручное письмо шефа. Читайте.

Резидент бережно развернул высочайшее послание. Убористым почерком, по-английски «Черногорцу» и «Кресту» предписывалось безоговорочно выполнять любые приказы «предъявителя сего, моего особоуполномоченного». Крыж вслух, нарочито громко прочитал письмо «Бизона», чтобы слышал его шеф, «товарищ Червонюк».

Прочитав, он пытливо посмотрел на «подателя сего», потом перевел взгляд на бумажную полоску, которую держал в руках. Особоуполномоченный понял значение этого взгляда:

— Что, удивлены? Как, мол, такое архисекретное послание не зашифровано? Не было в этом нужды, дорогой Любомир Васильевич. В случае серьезной опасности я бы выстрелил из пистолета и сжег письмо вместе с порохом. Это во-первых. А во-вторых, нет еще в мире такого шифра, которого нельзя разгадать. — Ночной гость достал пачку сигарет с изображением коричневого верблюда, закурил. — Ну, Любомир Васильевич, верительные грамоты вручены, теперь извлекайте на свет божий вашего квартиранта. Где он? Зовите его сюда.

Крыж молчал, нерешительно топтался на месте.

— Зовите, Любомир, не стесняйтесь.

Крыж не двигался.

Не поднимаясь с кресла, особоуполномоченный протянул руку, постучал костяшками пальцев в стену:

— Я жду вас, товарищ Червонюк, выходите!

Портрет Тараса Шевченко сместился вправо, распахнулась потайная дверца, и в темном квадрате показалась голова Файна. Он молча спрыгнул вниз, на пол библиотеки, кивком головы поздоровался с Кучерой и, подойдя к Крыжу, выхватил из его рук письмо «Бизона». Читал его долго и внимательно. Изучал, а не читал. Все это время особоуполномоченный спокойно сидел в кресле, курил и холодными, властными, чуть сощуренными глазами смотрел на мрачного Файна.

Крыж перекладывал книги с полки на полку, изо всех сил стараясь не показать, что ему интересно, во что же выльется эта встреча двух его хозяев, старого и нового.

Гость тихонько толкнул Крыжа локтем и, тыча себе в рот пальцем, выразительно пожевал губами: давай, мол, скорее ужин.

Крыж понял, что его выпроваживают, и поспешил удалиться. Позванивая на кухне тарелками и стаканами, он жадно прислушивался к разговору в библиотеке.