Чингиз Абдуллаев - Берлинский транзит

— Скрытый инфантилизм, переходящий в манию геронтофила, — сказала она, скрывая улыбку.

— Ну, это слишком. В тридцать или в сорок лет женщины еще вполне молоды и красивы. Я бы даже сказал, что это божественный «бальзаковский» возраст. А вы сразу — «геронтофил»… Там другие возрастные категории. От шестидесяти и выше.

— Беру свои слова обратно. Вы женаты?

Он помедлил с ответом секунду. Только секунду. Но для нее этого было достаточно.

— Да, — сказал он после некоторой паузы.

— Вы еще и Казанова, — заметила Лакшина.

— Обратили внимание на мою заминку, — понял Дронго.

— Конечно. Пауза была почти двухсекундной. Много для обычного человека. Лгать вы не хотели, но и правду вам не очень хотелось говорить. Поэтому заминка. Так часто бывает, когда пытаются солгать. Давно женаты?

— Довольно давно. Уже двое детей. Но я живу один.

— Почему? Разошлись?

— Как раз в силу тех причин, по которым вас попросили задержаться в Берлине, — пояснил Дронго. — Дело в том, что у меня сложная профессия. И я не гарантирован от мести тех, против кого веду свои расследования. А подставлять семью из-за своей работы было бы слишком глупо и безответственно.

На этот раз замолчала она. Секунд на десять.

— Вы правы, — наконец вымолвила Лакшина, — на этот раз вы абсолютно правы. Но вам нравится быть «вольным художником»?

— Мне нравится моя профессия, — признался он, — но если ваше определение касается только моих отношений с женщинами, то не всегда. Иногда мешает.

— В каком смысле?

— Слишком большой выбор, — пошутил он.

Она снова прикусила губу.

— Вы еще немного и хам, но, в общем, человек вполне интересный. Мне, правда, не удалось вывести вас из состояния равновесия, но я полагаю, что мы еще не закончили.

— У нас масса времени.

— Когда вы впервые встретились с женщиной?

— Я должен отвечать.

— Желательно.

— Не помню.

— Это неправда. О таком помнят все мальчики. И все девочки.

— В таком случае скажите, когда это было у вас в первый раз?

— К сожалению, с моим первым мужем. Мы были уже женихом и невестой, когда это произошло.

— Почему, к сожалению?

— Оба мы были не очень опытными людьми. Студентами, хотя и будущими медиками. Было больно и не очень приятно. У вас был другой опыт?

— Если честно, то первый опыт был тоже не очень приятным, — признался Дронго. — Девушкам легче, их первый опыт бывает с любимыми мужчинами. Я имею в виду так называемых порядочных девушек. У парней все обстоит гораздо прозаичнее. Тебе исполняется сколько-то лет, и твои друзья или знакомые отводят тебя к женщине, которая готова предоставить тебе свои услуги. У некоторых это делают отцы.

— Тогда они оба циники, отец и сын, — убежденно произнесла Лакшина. — Значит, ваш первый опыт был не очень приятным.

— Очень неприятным. Но через подобное нужно пройти. Мне кажется, что это нормально. Кажется, мы увлеклись этой темой…

— Она помогает мне понять ваши внутренние установки, — сказала она, — у вас интересное внутреннее равновесие. Абсолютная свобода в сочетании с независимостью. Очень устойчивый психический тип. Вас трудно вывести из этого состояния. Когда вы в последний раз злились? Или плакали? Или искренне смеялись?

— Злился в последний раз сегодня утром, когда обнаружил в соседнем купе два трупа. Посчитал, что это просто гадкое и низкое преступление. И еще — личный вызов.

— Вот это интереснее. Считаете себя в ответе за все происходящее?

— Почти. Во всяком случае, считаю, что имею право находить и наказывать преступников. Хотя бы потому, что делаю это лучше других.

— Охотничий инстинкт? В вас просыпается охотник или зверь, готовый найти добычу?

— Во мне просыпается чувство справедливости.

— Хороший ответ. И все?

— Наверное, нет. Есть моменты личной мести. Я искренне считаю, что каждое преступление, каждая пролитая капля крови приближает нашу цивилизацию к закату. И наоборот, каждое раскрытое преступление, каждый наказанный преступник делают наш мир немного чище.

— Считаете себя мессией?

— Отчасти. Считаю себя человеком, который умеет это делать лучше других.

— Вы не боитесь ошибиться?

— Боюсь. Поэтому не считаю себя истиной в последней инстанции. Но свои выводы я обязан доводить до людей. Я не говорил, что имею право судить людей. Но я могу собрать все факты и передать их судье. Я всего лишь аналитик, а не вершитель правосудия. Моя задача — анализ и верные выводы, а приговор каждому человеку выносит суд. Или Бог, кому как нравится.