Чингиз Абдуллаев - Берлинский транзит

— Не знаю, — улыбнулся Дронго, — но полагаю, что приличный. И платить нам придется самим. Но я думаю, что две сотни евро не слишком большая плата за личную безопасность. А вы как считаете?

Гаврилко судорожно вздохнул и, схватив ручку, снова начал лихорадочно писать. Дронго подумал, что таким способом этот маленький человечек отгоняет большой страх.

Сыщик поднялся и прошел к девятнадцатому кабинету, где находилась Лакшина. Стоявший недалеко от дверей сотрудник полиции слегка кивнул, разрешая ему войти.

Дронго вошел в комнату. Лакшина сидела на стуле и складывала из чистого листа бумаги небольшой кораблик. Он даже улыбнулся, увидев, как она поставила творение своих рук на стол.

— Чему вы улыбаетесь? — спросила Лакшина.

— Красивый кораблик, — пояснил он, — так и хочется уплыть на нем куда-нибудь далеко-далеко. С точки зрения психиатра, вы невольно себя выдаете.

— А может, я делаю это намеренно, чтобы наблюдающие за мной немецкие специалисты пришли к однозначному выводу насчет меня? Депрессия, одиночество и масса комплексов — вот идеальный портрет женщины, которой далеко за «двадцать».

Дронго улыбнулся. Ей было далеко за тридцать, но она иронизировала над собой. Ему понравилось, как она держится.

— Никогда не поверю, что у вас нет поклонников и ухажеров, — осторожно заметил он, — с такой внешностью да еще на должности главного врача.

— Это опаснее всего. Должность и внешность. Когда мужчинам нужно то и другое, они забывают о самом важном. О душе.

— Вы не замужем? — понял Дронго, проходя и усаживаясь за стол.

— Это так заметно? — подняла она голову.

— Судя по одинокому кораблику, да. Неужели никогда не были? Трудно поверить.

— Была. Конечно, была. Даже дважды. Первый раз вышла замуж еще студенткой. Его отец был нашим профессором. Можете себе представить. На втором курсе — и с профессорским сыночком… Инфантильный, самовлюбленный, ничего не умеющий и ничего не понимающий. Из всех достоинств — только отдельная двухкомнатная квартира в центре города и обеспеченные родители. Я честно прожила с ним полгода, а потом просто сбежала. Мужчинам нельзя разрешать жениться в восемнадцать лет, они для этого еще не совсем готовы. Ведь у женщин есть нижний предел. В некоторых республиках можно выходить замуж с семнадцати, а в некоторых — с шестнадцати. Так вот, у мужчин тоже должен быть такой «порог». Только с двадцати, не раньше. А еще лучше — позже.

— А второй супруг?

— Я уже училась в аспирантуре. Он был актер. Красивый, статный, играющий роли благородных людей, с бархатным голосом и манерами лондонского аристократа. Я влюбилась без памяти. А потом оказалось, что это просто картинка без всякого содержания. Абсолютно пустая картинка. Есть такое выражение, что женщина-актриса — это всегда больше, чем просто женщина, а мужчина-актер — это всегда меньше, чем просто мужчина. В этом случае я терпела два года. А потом мы с ним поехали на охоту, и там был мой дядя. Он работает в леспромхозе уже целую вечность. Утром мужчины отправились на охоту. Мой дядя вернулся очень расстроенным. Отозвал меня в сторону. Сказал, что долго думал — стоит ли ему мне рассказывать или нет. Но решил, что стоит. И рассказал мне страшную правду, какую может выдать только профессиональный охотник. Оказывается, мой муж стрелял в дичь, которую нельзя достать.

Она невесело усмехнулась.

— Понимаете, у охотников свои понятия чести. Нельзя стрелять в дичь, которую ты не сможешь достать. А он стрелял… И этим возмутил моего дядю и остальных охотников. Это был такой глубоко не мужской поступок. Дядя всегда говорил, что в каждом из нас есть два человека, и хороший должен подавлять плохого. Но в экстремальных случаях, например на охоте, проявляются черты обоих, и часто плохой подавляет хорошего. Через месяц мы с ним развелись.

— И детей у вас не было?

— Нет. Ни в первом, ни во втором браке. Наверно, я была не готова рожать от этих мужчин. Или не хотела. Так будет честнее. Я вижу, что вы делаете карьеру в Германии, уже вошли в доверие к немецким властям и вас присылают на душеспасительные беседы с пассажирами поезда…

— Нет, — возразил он, улыбнувшись, — не для этого. Дело в том, что они серьезно опасаются за нас. Слишком необычным и дерзким было это двойное убийство. А мы невольные свидетели случившегося.

— Я ничего не видела, — легко отмахнулась Лакшина, — значит, мне нечего бояться.

— Но те, кто убил пассажиров в третьем купе, не знают об этом. Возможно, сейчас они ждут рядом с полицейским управлением, когда вы отсюда выйдете. И тогда будет принято соответствующее решение.