Питер О'Доннелл - Недоступная девственница

Плечи Лизы начали вздрагивать от беззвучных рыданий. Адриан чувствовал, что Лиза не фальшивит, и его охватил восторг. Когда она наконец успокоилась, Чанс безразличным тоном спросил:

— А что ты думаешь о Модести Блейз?

— Я не знаю, — Лиза говорила шепотом. — Она молчала, ничего не пыталась сделать.

— Это верно. — В голосе его зазвучала ярость. — Но Брюнель по-прежнему считает, что сумеет заставить эту суперженщину работать на него.

— Да, наверное, это так. Он всегда прав… — Чанс неожиданно сдавил ей шею, и Лиза задохнулась от боли. — Прости, Адриан. Что я такого сказала?

На какое-то мгновение гнев лишил его дара речи. За всю свою жизнь он никого так не ненавидел, как Модести Блейз. Мысль о том, что Брюнель хочет сделать из нее своего добровольного помощника, сводила Адриана Чанса с ума, он отлично понимал, что она никогда не станет второй Лизой, его покорной игрушкой. Если система обработки сознания сработает, она станет равной Жако и ему самому. Эта мысль жгла его, как попавшая на кожу кислота. Теперь он ненавидел и Брюнеля.

Чанс сделал глубокий вдох и раздраженно сказал:

— Ты будешь меня слушать или нет? Брюнель велел рассказать тебе, какую комбинацию мы планируем на сегодняшний вечер.

— Да, я слушаю.

— Превосходно. Она обедает с нами. Ты, Брюнель, я и Жако. Мы беседуем. По крайней мере трое из нас — Жако не Оскар Уайлд. Все очень мило и изысканно. Как обычно, Блейз будет говорить только тогда, когда к ней обратятся, и очень лаконично. Она не понимает, что происходит, но спрашивать не собирается. Пока тебе все понятно?

— Да, Адриан.

— Так. А как только подадут кофе, в гостиную молча войдут Ван Пинаар и Камачо. Они схватят ее, разорвут платье на спине, повалят на диван и начнут избивать ремнями. — Чанс кисло улыбнулся. — К сожалению, не пряжкой. Брюнель считает, что достаточно просто унизить ее. Весь смысл заключается в том, дорогая, — теперь слушай меня внимательно, — он ущипнул Лизу за бедро, — смысл состоит в том, что все остальные будут как ни в чем не бывало продолжать свою беседу, пить кофе, курить сигары — словно ничего не происходит. Никто не обращает внимания. Это понятно?

Лиза недоуменно пожала плечами.

— Нет, это мне не понятно. Хотя я, кажется, догадываюсь, что от меня требуется. Надо сделать так, чтобы она не сопротивлялась, — ну, чтобы обошлось без драки.

Чанс расплылся в улыбке.

— Не-е-т, сопротивляться она не станет. Она будет драться только в том случае, если решит, что мы собираемся ее убить: она же отлично знает, что где-то на территории «Бонаккорда» мы держим Джайлза, а Брюнель предупредил Блейз, что если она вздумает ослушаться нас, его ждет медленная, мучительная смерть. Она связана по рукам и ногам. Понятно?

— Да, Адриан, понятно.

— Отлично. Вот и поговорили. А теперь…

Когда он наконец ушел, Лиза в изнеможении сползла на пол, мышцы рук и ног сводили судороги. Вновь пронзительно кольнуло сердце — с этой болью Лиза познакомилась совсем недавно, всего несколько дней назад. Может, она скоро пройдет, как это уже было раньше. А может, станет еще больнее. Лизе было уже все равно. Она не станет рассказывать об этой боли Брюнелю.

Если боль станет невыносимой и она наконец умрет, это прежде всего будет означать свободу.

Уилли Гарвин был Враг, но те несколько дней, которые они провели вместе, сделали ее совершенно другим человеком. Сейчас он был мертв, и самым дальним уголком рассудка, куда, как она надеялась, голосам не заглянуть, Лиза скорбела об Уилли и презирала себя, ибо именно она заманила его в ловушку, которая обернулась для него могилой. Ее вдруг затошнило и, зажимая обеими руками рот, Лиза бросилась в ванную.

Модести Блейз проснулась на рассвете. Комната была маленькая, на первом этаже. Модести отбросила простыню, встала с постели и подошла к узкому окну. Сквозь прорези жалюзи она видела мощенное каменными плитами патио, в дальнем углу которого на длинной скамье сидел один из соглядатаев Брюнеля. На коленях ангольца лежало охотничье ружье. На этом месте в любое время дня и ночи всегда находился вооруженный человек.

Обнаженная Модести повернулась спиной к трюмо и через плечо посмотрела на отражение в зеркале: кожа на спине и ягодицах слегка вспухла и покраснела. Она повела плечами. Мышцы немного задеревенели, а в остальном она чувствовала себя как обычно. Больно, но никаких повреждений. Камачо не рассек ей кожу только потому, что орудовал широким кожаным ремнем.