— Граков! — перебил его Хованский. — Вы не совсем правы, у живущих здесь мнение несколько предвзятое. Да, известно, белые эмигранты подняли в Югославии медицину, геологию, химию, естественные науки и военное дело… Они внесли свой вклад, и немалый, однако наряду с этим оставались ядовитыми источниками, отравляющими неискушенные души ненавистью к Советской России, в результате чего была поколеблена многовековая традиционная дружба между нашими государствами. Конечно, многие в эмиграции, испытав на собственной шкуре, как живется простому люду, изменили свой взгляд на жизнь и политическое мировоззрение. Одни отошли в сторону и превратились в обывателей, другие уже стали понимать, на чьей стороне правда. Яркий пример тому — Федор Евдокимович Махин, полковник царской армии, выпускник императорской Академии генерального штаба, кавалер многих орденов, в том числе высшей военной награды сербской королевской армии — ордена Белого орла, — в 1939 году вступил в компартию Югославии, а теперь руководит отделом пропаганды Верховного штаба НОАЮ [1] Народно-освободительная армия Югославии.
. Или, пожалуйста, другой пример — начальник технического отдела Верховного штаба НОАЮ Владимир Смирнов, прозванный партизанами Влада Рус-Мостоубийца. Да и все вы — такой же пример! Начиная с Аркадия Попова, который шлет вам всем привет!
Все зашумели, заговорили наперебой, заволновались. Алексей вкратце рассказал, что произошло в Бледе, как Аркадия живьем закопали в землю, как гестаповец приказал его вырыть и Попову чудом удалось бежать…
— Теперь Аркаша здоров и воюет вместе с партизанами в Словении!
— А где Зорица? — вырвалось у Гракова.
— Зорица молодец! Испекла нам торт, — засмеялся Хованский. — Родила сына. Весь в Аркашку. Около пяти килограммов! Горластый и лобастый, как ухватится за палец, не вырвешь! Иваном решили назвать, в честь деда. Иваном Аркадиевичем его величаем! А глаза — матери…
Латавра, внимательно наблюдая за всеми и особенно за Алексеем, думала: «Иной мир, иные люди! Трудно нам их до конца понять, а им трудно войти в нашу среду… Они еще не столкнулись с самым страшным, где так нужны отвага и жертвы…»
— Прошу все-таки внести ясность, почему в наших интересах было снять с поста и устроить арест Скородумова? — строго спросила Латавра.
Хованский остановился посреди комнаты и, почти докладывая, объяснил:
— Укажу только две основные причины: первая чисто пропагандистская — нельзя было допустить возглавлять антисоветский сброд герою Первой мировой войны, русскому патриоту, воздвигнувшему памятник воинам, погибшим за Югославию. Вторая причина, самая важная, — генерал фон Штейфон, остзейский немец, барон, близко знаком с нашим «другом», тоже остзейским бароном фон Берендсом. К тому же главнокомандующий немецкой армией в Сербии генерал Вейш, доверяя Штейфону, делится с ним своими планами.
— И как же вам удалось заменить Скородумова Штейфоном? — заинтересовалась Латавра, а в глазах ее светилось: «Ну и молодец, Алеша!»
— Это оказалось не так уж сложно. Действовали с разных сторон. Суть была в том, что Скородумов и иже с ними не читали «Майн кампф» Гитлера и не знали его патологически высокомерного отношения к России и всему славянству, полагая, что фашисты будут считаться с ними как с союзниками. Кстати, на этом погорел не только Скородумов, надеюсь, погорят еще многие. Мы нашли людей, которые подсказали Скородумову написать манифест о формировании «Русской армии», которая под его командованием двинется на Москву! И «Великая, Единая и Неделимая Россия будет освобождена от большевизма…» И все в таком духе. Генерал Вейш взбеленился, он вызвал Скородумова к себе «на беседу», которая окончилась тем, что «главнокомандующий "Русской армией"» оказался в тюрьме!
— Теперь все ясно, — дружелюбно сказала Латавра.
— Ну, ребята, — поднялся Черемисов. — Пора и честь знать, да и гостье надо отдохнуть, тебе тоже не мешает, Шурка, — обратился он к Гракову. — Николай, ты будешь ночевать у меня, комендантский час давно наступил, а нам только во двор войти. Доброй ночи, Алексей Алексеевич, доброй ночи, уважаемая Латавра, — и подумал: «Бестолковая баба! Сто раз ей все повторяй!»
Когда все ушли, Алексей сказал:
— Милая и строгая Латавра, вам следует отдохнуть. Располагайтесь в спальне, а я еще поработаю в кабинете, мне предстоит читать шифровку из Центра и то, что привез Граков.
— Спокойной ночи, Алексей Алексеевич! — с грустью произнесла она, опустив глаза, и направилась в спальню. А он, глядя ей вслед, тут же понял, что не может, не в силах совладать с собой, из его груди вырвался тихий, похожий на вздох или стон призыв: «Латавра!» Она быстро повернулась, бросилась к нему, нежность озарила ее лицо, а из широко раскрытых глаз хлынула радость…
Читать дальше