Иван Дорба: «Третья сила»

На улице бушевала лютая метель, раскачивая ветви деревьев и мешая идти прохожим. Все было бело…

— Мы сделали так, чтобы его убрать… и, кажется, не ошиблись…

— Оправдывает свою фамилию! — засмеялась Латавра. — Торопится думать.

— Я собственными глазами видел, как он гонялся с палкой возле русской церкви за каким-то своим «политическим противником». Вы бы поглядели на эту тощую длинную фигуру с поднятой в левой руке тяжелой тростью. Умора, и только! Этот одуревший полковник, произведенный «царем» Кириллом в генералы, считает РОВС, евразийцев, младороссов гнилыми либералами, а эсеров, меньшевиков, «Крестьянскую Россию» — трусливыми бабами, а то и большевистскими агентами. Объявил святого Владимира основателем русского фашизма. Не все дома у генерала! — Черемисов подошел к камину и подбросил в него несколько поленьев. Сырые дрова зашипели, потом по ним запрыгали маленькие язычки пламени. Запахло дымком. — Скородумова, вероятно, надо было оставить командовать корпусом?…

— Мне тоже непонятно, зачем было устранять с поста этого, как вы говорите, безумца. — Латавра глянула на Хованского. — Новый генерал с немецкой фамилией, полагаю, гораздо опасней? Объясните, пожалуйста…

— Генерал-лейтенант Борис Александрович Штейфон — выходец из немцев, — кивнул Буйницкий и поглядел на Хованского. — А это играет большую роль.

Хованский повернулся к Латавре:

— Нам стало известно, что Скородумов готовит приказ о формировании на территории Югославии «Шюцкора». Это было в сентябре, когда началась вся эта история с нашим Аркадием Поповым в Бледе и когда приезжал Васо Хранич. Я его спросил, как отнесутся черногорцы к формированию корпуса из белоэмигрантов. «Как к предателям, которые сначала предали свой народ, а теперь предают народ, их приютивший! И очень плохо, что это делает русский генерал, инвалид войны, кавалер многих русских и наших орденов, проведший всю войну на германском фронте!» И я согласен с Храничем: даже воевавшие с Деникиным и Врангелем белоэмигранты, прежде чем записаться в корпус, возглавляемый выходцем из Германии, задумаются… Ну а прочие, убежденные, что Россию большевики поработили, все равно пойдут «освобождать» ее хоть с чертом. И нет той силы, которая разубедит фанатиков. Сторонники генерала Недича, тоже героя войны, и, конечно, четники — этот некогда цвет сербской нации, легендарные борцы за освобождение Сербии от турецкого ига, — тоже, к сожалению, считают, что нужно уничтожать коммунистов, тем более что Михайловича поддерживают король Петр и Англия. — Хованский взял кочергу и подтолкнул в глубь камина полуобгоревшее полено.

Все молча смотрели на него и ждали, что он продолжит свои объяснения.

— Вы, Алексей, «заботясь» о беляках, слишком оторвались от задач фронта, — заговорила мягко Латавра. — Они сотрудничают с фашистами, а вы вникаете в нюансы их переживаний.

— Простите, чика Васо мне еще говорил: «Дорогой мой друг, я хорошо знаю свой народ, с одной стороны, великодушный и добрый, с другой — неблагодарный, злопамятный и изменчивый. Вчера они, заблуждаясь, радушно встречали белоэмигрантов, называя их братьями; плакали, как дети, по убитому королю Александру, гордились своими четниками, вступали охотно в профашистские организации вроде летичевского "Збора" или "Гарде" Стоядиновича. Сегодня они прозрели и пошли с коммунистами, для них ныне кумир "бачушка Сталин", и они пойдут до конца, если даже вырежут народ до половины». И я подумал тогда, Латавра, что и белоэмигранты в огромной массе заблуждаются… Но если они прозреют, поверят нам, коммунистам, то будут стоять насмерть за нашу Советскую державу в борьбе с фашистами…

— Улита едет, когда-то будет, — с сомнением покачала головой Латавра. — Война жестока, нам некогда сейчас заниматься психологией…

— Время просветит, образумит, — сказал Хованский тихо. — Знаете, в каком тяжелом материальном и неравноправном положении очутилась основная масса русских беженцев, какое жалкое существование влачили те четыре тысячи врангелевцев, которые были направлены на строительство горного шоссе Вране — Босильград — Гостивар — Дебаль?!

— Простите, Алексей Алексеевич, — вмешался Граков. — Руководил этим строительством русский инженер-путеец Сахаров, возглавлявший несколько лет югославское управление строительства горных дорог. В Югославии в привилегированном положении были только бывшие царские сановники, сумевшие привезти с собой значительные состояния; да еще лица из белогвардейской элиты, имевшие доступ к огромным ценностям ссудной кассы Петербурга и выданным Врангелю Англией и Францией кредитам и займам.