Николай Грибачев - Огни в тумане

Быков рассмеялся. «На Женю не похожа, а характер такой же. Ну да Женя постарше», — подумал он. Вслух же сказал:

— В бою вот оплошал... Поймали, били, везли куда-то, когда началась бомбежка, убежал... Теперь надо к своим пробираться, да уж не знаю как — сил маловато, выбили, подлецы, и ничего не ел со вчерашнего дня.

— Батюшки! — всплеснула руками девушка. — А я тут с ним растабариваю! Что же мне с тобой делать? — хозяйским тоном спросила она. — Сюда поесть принести?

— Не знаю, милая, наверное, сюда, если достанешь. В таком деле, чем меньше людей замешано, тем оно и вернее, А про мой побег не слышно?

— Не слыхала... Там много немцев побило, когда вагоны стали взрываться. Ну ты тут посиди, а я потолкую с хозяйкой...

— Ну вот и пошла глупости говорить. Ты — хозяйке, она — соседу, а сосед — всему свету...

— Не беспокойся, — уверенно сказала девушка, — не ты первый... Много наших людей бежит из лагерей, из тюрем, с заводов, где хуже, чем в тюрьмах. Помогаем чем можем. Кто ж еще выручит на чужбине? А ты вот что скажи: если тебе их эта самая оборона нужна, так я нарисую, я вокруг станции все знаю.

— Ничего рисовать не надо, мне от этого никакого толку... Ну что ж, стратег, поступаю под твою команду... Кстати, как зовут тебя?

— Оля.

«А хороших же мы девчат вырастили», — радостно подумал Быков, когда девушка ушла. Подумал так, будто это он и вырастил, а не принадлежал и сам к этому поколению советской молодежи.

Девушка пришла в сумерках, запыхавшаяся и возбужденная.

— Я уже наполовину помер, — сказал Быков.

— Так нельзя же было раньше, немцы мельтешили... А теперь пойдем, да быстрее...

Хозяева, к которым привела девушка Быкова, приняли его молча. Накормив, стали обсуждать, где устроить его. В дом могли войти чужие, на чердаке — холодно.

— Придется в подполье, — сказал хозяин. — Там вещи кое-какие и продукты прячем... Тепло будет, перинку дадим, а что темно, так с этим ничего не поделаешь.

— Ладно, — согласился Быков.

Это подполье очень смахивало на ловушку. Если предадут, так уж не вырвешься. Но все тело так болело и ныло, что он с трудом сидел. «А-а, где бы ни ночевать — риск один, здесь же есть хоть свой человек», — подумал он.

— Сними белье, постираю, — сказала девушка, когда он уже спустился в подполье.

Быков пролежал здесь больше суток. Кормили его хорошо, к обеду хозяин даже вина принес. Быков расспросил девушку о житье-бытье, о немецких гарнизонах, о дорогах. Слушал и удивлялся: Оля для ее лет знала много. На другой день он почувствовал, что может идти, и сказал об этом девушке. С той вдруг слетела вся деловитость.

— Я... я тоже с... с тобой, — всхлипывала она.

— Не надо дождя, — сказал Быков, — дорога размокнет. — Он привлек девушку к себе и погладил по голове. — Нельзя со мной, Оля, ты пойми. Дело у меня серьезное и срочное, одному и то трудно пробраться... Ты вот, если партизаны есть поблизости, с ними свяжись да помогай своим... Каждый должен делать то, что может.

— Зачем ты учишь меня? — обиженно сказала девушка. — Я это сама знаю. Но я хоть одним глазком хочу посмотреть на родную землю, а теперь упасть бы, прижаться к ней, как к матери. Да где это понять тем, кто не был на чужбине?

— Поймем, зяблик. Ты лучше скажи, какому жениху привет передать?

— До свидания, — сказала девушка, и голос ее дрогнул, в нем снова послышались слезы. — Если, случаем, встретишь Никиту Васильченко, скажи, что его сестра Оля целует его и ждет. Вы скорее только приходите, скорее!

— Скоро придем, — серьезно и твердо сказал Быков. — Спасибо тебе, родная, и до скорого свидания!

В то время как Быков прощался с девушкой, собираясь в обратный путь, километрах в двенадцати к востоку, в лесу, возле костра, сидели его конвоиры — Эрих и Ганс. Они и сами не смогли бы объяснить, что заставило их третьи сутки кружить по оврагам и лесам. Бомбежка, взрывы снарядов, смерть офицера, бегство пленного, страх перед начальством совершенно ошеломили их. Сейчас они были заняты усердными, но совершенно бесполезными препирательствами.

— Зачем ты сказал «наши самолеты»? — в десятый раз начинал Ганс. — Если бы ты не сказал, что это наши самолеты, мы могли бы укрыться, принять меры...

— Это дело воздушных наблюдателей — предупреждать... Да и не такие годы мои, чтобы бегать, как мальчишка. У меня ревматизм.

— Теперь тебя сразу вылечат. Расстрел, он и не такие болезни лечит.

— Почему расстрел? За все это дело отвечал офицер, а он убит.