Николай Грибачев: Огни в тумане

Оставалось только терпеть и ждать своего часа. А осенняя ночь длится без конца. Кажется, утро никогда и не наступит. Только слышно, как всхлипывает дождь да за бревнами наката в соломе скребутся и пищат крысы. Наконец в крошечное оконце пробился мутный свет и в молочном тумане расплывчато обозначилась фигура часового. Быков вздохнул и внутренне словно окаменел. Уверенный, что сейчас вызовут для последнего допроса, он только пожалел, что и утро выдалось никудышное...

Но его на допрос не вызвали, а повезли под конвоем... Куда? Он удивился, что Гартман так и не показался больше. Не в привычке таких людей бросать свои дела на полпути! Но еще более удивился, когда его усадили в грузовик под охраной двух пожилых солдат и лейтенанта. Впрочем, грузовик вскоре забуксовал в грязи, а потом, несколько раз чихнув, замолк вовсе. Лейтенант высыпал на голову шофера несколько очередей забористой ругани, а затем решил двигаться пешком. Вскоре разговор конвойных многое разъяснил Быкову... Тут пора заметить, что генерал ошибся, предположив, будто Быков не понимает по-немецки. Он учился в средней школе, а кроме того, был в партизанском отряде и не раз допрашивал пленных немцев. Не очень умело, правда, но все же... Однако он понимал, что в подобных обстоятельствах лучше помалкивать о своих познаниях в немецком языке, а теперь оказалось — он мог извлечь пользу из этой предосторожности. И действительно, разговор конвойных оказался небезынтересным.

— Пленный важный, а приличной машины не дали, — сказал один из конвоиров, которому было лет под пятьдесят, и зябко запахнул полы шинели. — У меня ревматизм.

— Машины заняты! — строго сказал лейтенант. — Фюрер приказал не гонять их по пустякам.

Солдаты смолкли и согласно, словно по команде, кивнули. Но когда лейтенант зашел в дом напиться, солдат-ревматик сказал:

— Хорошо, если есть что гонять...

— Тише ты, с нами пленный, — шикнул другой.

— А черт с ним... подумаешь — пленный! Расстрелять его ко всем чертям при попытке к бегству, вот и вся канитель. Еще возиться с ним, когда у меня ревматизм!

— Что ты, Эрих, это важный пленный.

— Да, Ганс, вот и в прошлый раз тоже так было перед тем, как всему кончиться, — на бензине экономили, на угле экономили, на картофельной шелухе экономили...

— Слушай, Эрих, полно тебе, — сказал Ганс. — Воевать будем столько, сколько прикажут.

— Будем, конечно... Но тогда тоже приказывали-приказывали, а в одно прекрасное утро проснулись — и приказывать некому.

— Ну-ну, — опасливо оглянулся Ганс, — хватит уж!

— Нет, ты мне объясни, почему у нас, у немцев, так получается? Дед мой воевал, отец воевал, я на второй войне...

— Лейтенант идет!..

Эрих смолк, так и не успев выяснить своего сложного вопроса. Солдаты снова зашлепали по жидкой грязи.

Этот разговор несколько развлек и утешил Быкова. Не то чтоб его надежды и шансы заметно увеличились или он раньше не знал, что немцы будут разбиты, но ему просто было приятно видеть усталость и растерянность врага. «Мы-то повыносливее были, — подумал он. — Вон куда нас оттеснили — на Волгу и Кубань, а голов мы не вешали и слюней не распускали. А теперь уж стукнем, эх и стукнем, только перья полетят!» И ему стало грустно, что сам он уже не будет «стукать», дышать пьянящим воздухом наступления и двигаться с каждым днем все дальше, может быть до самого Берлина...

Дорога шла холмистыми полями, потом свернула в лес. Когда проходили хуторами, Быков видел голодные глаза польских ребятишек и печальные взгляды истомленных женщин. Наконец пришли на станцию. Собственно, станции не было. Остались лишь обломки стен да несколько стрелок, но, очевидно, движение поездов окончательно не прекратилось. Вот и сейчас на путях попыхивали два состава с опломбированными вагонами.

Сели на покосившуюся скамейку. Быков посредине, конвоиры по бокам. Лейтенант ушел что-то выяснять.

Быков продрог и устал, его клонило ко сну. Вдруг он вздрогнул, услышав звук моторов. Шли самолеты.

Гул нарастал, и вот прямо из низких облаков вывалилась шестерка штурмовиков со звездами на крыльях. Вид их был так привычно успокоителен для Быкова, что ему и в голову не пришло опасаться — свои ведь! Все дальнейшее произошло в считанные секунды. Его дернули за руки и потащили к каменной багажной пристройке. На путях взметнулись столбы дыма и пламени. Лейтенант, выскочивший при появлении самолетов из здания станции, лег между рельсов, затем вскочил и хотел добежать до стены, но резанула пулеметная очередь, запрыгали камешки, и лейтенант завалился на бок.