— Сказки, Гриша, по твоей части.
— Это верно. Я тут у Демьяна Бедного из-под носа увел первое издание сказок Афанасьева. Смирнов-Сокольский познакомил меня с таким букинистом — просто находка. У него агенты в разных городах Союза — от Минска до Ташкента. Там такие редкости можно найти, каких в Третьяковском проезде не встретишь и даже не закажешь.
— Агенты! Может быть, стоит заняться этим человеком? Разветвленная сеть — это уже по моей части.
— Нет! Я вам его под пыткой не выдам. Такой человек в нашем деле на вес золота.
— Эх, Гриша, библиофилия когда-нибудь доведет тебя до государственного преступления, не в этих стенах будет сказано… Занимаешься таким интересным делом — боевым, творческим. Все лагеря у тебя под рукой! А за хорошего букиниста готов на все пойти. Но я пришел к тебе не за букинистом.
— А за кем? За нумизматом? Есть еще филателисты, эсперантисты, заслуженные артисты. У нас много чего есть.
— Ты помнишь Роджерса? Майора Роджерса?
— Которого ты взял у моря, с каким-то дурачком пилотом? Как забыть! Ты же за ним лет пятнадцать гонялся. Еще со времен дела «Синих мечей», когда белогвардейцы тебя в подвале заперли.
— Его должны были расстрелять, но все оттягивали исполнение приговора. В обмен на жизнь он давал показания. Мое дело — поймать, схватить, заманить. А дальше я потерял его из виду. Данных о его расстреле нет. Значит, он в твоей власти.
— Сейчас поглядим! Возможно, его зарегистрировали под псевдонимом. Мы не любим клиентов по фамилии Роджерс и награждаем их фамилиями, более благозвучными для русского уха.
Пронин победно улыбнулся:
— Я это учел. В некоторых документах он проходил как Сергей Николаевич Васильев 1893 года рождения. Бывший ротмистр белой армии. Так что если не Роджерс — то Васильев.
— Васильевых у нас много. Подожди. — Савченко быстро перелистал амбарную книгу. — Так, четырнадцатая полка, седьмая папка. Это для нас пара пустяков. — Он шмыгнул к нужной папке, ловко достал ее с полки и бросил перед Прониным.
— Вот здесь все Васильевы, Василевские, Василевы, Василевичи и Васильчиковы. Остальных, извини, пока не охватили. Но. они, кажется, не зарекаются. Я тебе мешать не буду.
Савченко — товарищ деликатный, воспитанный на психологизме Льва Толстого. Он пошел в кухоньку, где можно было вскипятить чаю и поесть докторской колбасы. Он твердо знает, что Пронин наведет справку за пять минут. Через пять минут Савченко вернется на рабочее место, вытирая платком губы, пахнущие микояновской колбасой.
Пронин быстро нашел Сергеев Васильевых — их было человек шестьдесят. Из них семеро — Сергеи Николаевичи. Но, увы, год рождения не совпал ни в одном случае. Да и краткие данные биографии разительно отличались от «белогвардейской» легенды про Роджерса. Был партийный работник Сергей Николаевич Васильев, запачканный связями с Троцким. Был проворовавшийся директор бакалеи шестидесяти лет. Был двадцатилетний студент Пензенского пединститута, участник мутной молодежной организации «Истинных марксистов». Все это — не в цвет. Ну, вот и Савченко.
— С утра ничего не ел. На завтрак проглотил два яйца без соли — и до сих пор не успел толком перекусить.
— А почему без соли?
— Оказывается, у меня кончилась соль. А соседи еще спали. Будить спящего без достаточного основания — это немыслимая жестокость!
В быту Савченко был рассеянным и неорганизованным, как музыкант или художник. Всю свою дотошность тратил на службе. Забывал пообедать, забывал купить соль, почистить ботинки или пришить пуговицу. Иногда, к ужасу влюбленной в него секретарши Томочки, являлся в ГУЛАГ небритым.
— Не нашел я своего Васильева. Давай-ка для очистки совести посмотрим еще Роджерса.
Покладистый Савченко тут же достал папку с фамилиями на «Род». Оказалось, что в советских исправительных лагерях за последние десять лет заключенных по фамилии Роджерс не регистрировали…
Через минуту Пронин уже вызывал Коврова к телефону. Савченко (его деликатность не знала границ!) снова удалился есть колбасу.
— Ковров? Мне нужно знать все про Роджерса. Расстреляли его или нет. Если нет — где он сейчас пребывает. Это срочно.
Иногда Пронин, забывая о субординации, начинал разговаривать с Ковровым командным тоном. В таких случаях Ковров не обижался. Напротив, он становился послушным. Потому что знал: без веской причины Пронин не станет так с ним разговаривать.
— Я выясню. У меня есть полтора часа?
Читать дальше