Арсений Замостьянов - Майор Пронин против врагов народа

– Понаоткрывали коммерческие магазины, а народу в них – уйма, – сообщила новость домработница, – вот, говорят, на Даниловском рынке скоро карточки отменят. Будем покупать в магазине икру и колбасу «Полтавскую».

– Да, Агаша, будем, если кто-то не постыдится есть эту колбасу. Хлеба ведь не всем еще хватает. А мне пайка вполне хватает. Проживу без «коммерческих» радостей.

– Ой, что вы, Иван Николаевич! Тут, я слыхала, в Питере накрыли банду, которая пирожками с человеческим мясом торговала.

– Ты, это, ерунды-то не болтай! На Центральном рынке, у Цветного бульвара, тоже всякое говорят. Так иных говорунов прямо к нам и ведут. После обеда приготовь-ка к выходу мой парадный костюм. Я иду на концерт вечером.

– Иван Николаевич, что за концерт-то?

– Леонида Утесова выступление. Специально для наших сотрудников – как паек с красной икрой и сгущенкой.

– Ах ты! Самого Утесова! – У Агаши загорелись глаза. – Вот уж кого я бы послушала! Люблю его голос. Может, и развязный немного, да уж какой веселый! Оденем вас, Иван Николаевич, чтоб не совестно было. Артисты – они все такие моднявые. Я Утесова во время войны видела, он после концерта на фронт ехал. Такой аккуратный, то в костюмчике, а потом в гимнастерочке, да при ремнях. До войны у нас ведь как ходили – подпоясался и вперед. Все суконное-посконное. Брюки раз в неделю отгладил – и хватит. Костюмы мешками сидели. А теперь – все в костюмах, как франты. И галстуки в тон пиджаку. Откуда что взялось! Брюки со стрелочками. Запонки серебряные, шляпы… От мужиков духами пахнет.

– У нас, Агаша, мода своя. Нам под чужую не надо рядиться. Помнишь, я своей Леночке жакетку от француженки Коко Шанель подарил?

– Вы, Иван Николаевич, просто чудо.

– Давай, Агаша, меньше слов и лести, больше дел. Итак, «жульен» из белых грибочков… Отменно. А грибочки-то где собирала?

– По Владимирке, в Петушках.

И все-таки даже непринужденный разговор с домработницей не унял тревогу Пронина. Настроение его приподнятым назвать было никак нельзя. Да и творчество Леонида Утесова никогда его особенно не воодушевляло. Эта уголовная тематика, потакание низменным чувствам. Хотя задор и смелость артиста, носившего когда-то фамилию Вайсбейн, вызывали исследовательский интерес. Пронин узнал об Утесове еще в начале тридцатых, когда услышал восторженные отзывы своих друзей о молодом певце. Тогда его действа назывались Теа-джазом и вся Москва напевала навязчивые легкие мелодии: «Пока, пока, уж ночь недалека!»

В темно-сером костюме, светлой сорочке и черных лаковых штиблетах Пронин вышел из подъезда. Черная «эмка» ждала его на привычном месте. Но Иван Николаевич почувствовал: что-то не так!

В салоне авто его ждал сюрприз. Вместо привычного Адама Константиновича Васильева к нему обернулся незнакомый молодой человек. А может быть, и немолодой. Этого Пронин в первый момент не разобрал. Лицо нового шофера было желтым и круглым. Узкие глаза, плоский широкий нос. Стриженые волосы – прямые и черные, как смоль. Пронин сразу приметил и толстую борцовскую шею. «Крепкий парень – видать, из охраны».

– Товарись Пронин, я вас новый софер, лейсенант Василий Могулов, – сообщило это лицо тонким голосом. Пронин от неожиданности потерял дар речи.

– Вас вести в клуб секистов? – спросил, выдержав паузу, шофер. Пронин все еще молчал.

– Я полусил прикас вести вас в клуб секистов. – Тонкий голос дрогнул. Пронин закрыл глаза и снова открыл их. Все было по-прежнему. Новый шофер с вопросительным выражением на лице смотрел на него, полуобернувшись со своего места.

– Да, – выдавил из себя Пронин. Машина тронулась с места. Легко и беззвучно.

– Секистов, – для чего-то повторил майор Пронин слово, сказанное новым шофером.

Всю дорогу он молча смотрел в смоляной затылок лейтенанта Могулова.

Подъехав к входу в здание, машина мягко остановилась.

Шофер, первым нарушив паузу, обернулся к своему пассажиру:

– Мы приехали, товарись майор.

– Как вас зовут? – спросил Пронин. Он еще не пришел в себя, и голос его звучал глухо и отрешенно.

– Лейсенант Василий Могулов, – повторил свои звание и имя шофер.

– Спасибо, Вася, – словно бы в полусне проговорил Пронин и вышел из автомобиля.

Он вошел в здание клуба, разделся и, не глядя ни на кого и ни с кем не здороваясь, прошел в клубный буфет, где заказал пятьдесят граммов коньяку «Двин», которые залпом выпил. Это была новейшая марка армянского коньяка десятилетней выдержки, выпущенная к Тегеранской конференции – как будто специально для Черчилля. В московских ресторанах он был редкостью, но в клубе чекистов «Двин» разливали еще с января, и Пронин успел оценить достоинства напитка, хотя раньше не пробовал пятидесятиградусных коньяков. «Хо-о-х». – Он задержал дыхание и с наслаждением выдохнул. Потом огляделся по сторонам, остановил взгляд на люстре и мысленно приказал себе успокоиться. Из буфета вышел подтянутым и улыбающимся.