Ричард Джессон - Ночной рейс в Париж

— Подайся назад! — крикнул он.

Только теперь я обратил внимание на различие в возрасте обвенчанной пары. Ему было под пятьдесят, а девушке лет двадцать, не больше.

— Мы не сделаем никому из вас ничего плохого, — сказал я, повысив голос. — Мы вынуждены задержаться здесь, пока не утихнет буря.

Священник, стоявший рядом со мной, придвинулся еще ближе.

— Освободите ребенка!

Она взглянула на меня. Ее светлые волосы были плотно уложены на голове и зачесаны назад, она учащенно дышала, полные груди, выступая из-под белых кружев свадебного платья, поднимались и опускались, любопытство и возбуждение светились в глазах.

Она медленно повернулась к своему пожилому мужу и принялась что-то говорить ему с презрительной интонацией. Она говорила быстро, не давая ему возможности ответить: сначала на полуфранцузском-полуиспанском диалекте, затем полностью перешла на французский.

— И ты не собираешься ничего делать?! — возмутилась она.

Люди, собравшиеся в церкви, зашептались между собой. Жених стоял неподвижно, его лицо побледнело, он оглядел своих земляков быстрым взглядом. Что-то невнятно ответил, но она даже не стала слушать.

— Неужели это то, что меня ожидает, когда мы будем жить вместе? — продолжала она ледяным тоном. — Воспоминание о твоей трусости в день нашей свадьбы? Значит, мало того, что я выхожу замуж, чтобы угодить своим родителям и дать им возможность получить хоть какие-то средства к существованию на старости лет, мало того, что выхожу замуж за человека, который скорей годится мне в отцы, — она повернулась к собравшимся в церкви людям, обращаясь прямо к ним, но по-прежнему адресуя свои слова этому человеку, — и этого еще недостаточно? Нужно, чтобы вся деревня, все мои друзья и соседи убедились, что ты не только скупец, эгоист и развратник, но еще и трус? Так, что ли? Отвечай!

Она глубоко вздохнула.

— Успокойся, Сидония! — хрипло выговорил он, оглядываясь вокруг.

— Этого мало… — вновь заговорила она, но он дал ей пощечину.

Деревенские опять зашептались и забормотали. Женщины издали стон не то сочувствия, не то возмущения.

Получив пощечину, она с ненавистью посмотрела на человека, ставшего ее мужем.

— Ты ударил не того, кого надо, — с мягким укором сказала она.

— Заткнись!..

— Они преступники, а не я, — расхохоталась невеста.

— Сидония, пожалуйста, не надо, — просила женщина, которая, судя по всему, была ее матерью.

— Успокойся, старушка, — сказала она.

— Ты осмеливаешься так говорить с матерью! — воскликнул священник с негодованием в голосе и резко повернулся ко мне. — Это вы так действуете на нее! Это вы превратили бедную девушку в…

Последнее слово он выкрикнул визгливо и неприятно.

— Я больше не бедна, святой отец, — напомнила Сидония, внимательно наблюдая за мужем. — Я вышла замуж за богатого человека. Но я подумала, что будет, если мои дети станут трусами? Такими, как он, трусами и слабаками, а, святой отец?

— Бог мой! Сидония! Они же вооружены, — просительно обратился к ней муж. — Они же преступники, убийцы…

— Трусливое ничтожество! — вскрикнула она, в первый раз повысив голос.

— Трус! Трус?! Я покажу тебе! Я… — завопил он.

Он обогнул Туки и с ревом, подобным реву быка, растолкал жителей деревни, столпившихся вокруг нас, и пошел к выходу.

Сидония, хищно прищурясь, смотрела, как ее муж бежит к двери.

Отто поджидал его. Мужчина неуклюже размахнулся. Отто легко увернулся и свалил его ударом пистолета. Мужчина поднялся и вновь рванулся вперед. Он не понимал, с кем встретился. Методично, жестоко, по-зверски немец лупил этого незадачливого жениха рукояткой пистолета по голове до тех пор, пока тот не растянулся на полу.

Сидония стояла, закусив нижнюю губу и наблюдая за обоими мужчинами, а потом подбежала к мужу. Туки и я сразу же двинулись за ней. Отто лениво прислонился к стене и ухмылялся.

— Ты, краут, — напряженно сказал Туки. — Ты здорово повеселился.

— А ты хотел, чтобы я его отпустил? — поинтересовался Отто.

Сидония опустилась на пол рядом с мужем и склонилась к его груди, прислушиваясь к дыханию.

Она вскинула голову вверх с искаженным гримасой ртом, с размазанной по щеке кровью мужа.

— Почему ты не стрелял? Почему ты не убил его и не сделал меня вдовой? — заорала она на краута.

Немец удивленно посмотрел на меня.

— Красота! — восхитился Туки. — Ай да женушка, черт возьми!

К четырем часам дня ветер поутих, но дождь продолжал лить по-прежнему. Священник и несколько женщин хлопотали над мужем Сидонии, но он не приходил в сознание. Сидония даже не приблизилась к нему после своей истерики. Она сидела в одиночестве, глядя прямо перед собой. Деревенские тем временем заснули кто где. Джипо и Маркус возвратились с теплыми куртками из овчины для каждого из нас, несколькими бутылками вина, хлебом и сыром. Оба брата стояли теперь на часах: Маркус — на колокольне, а Джипо — у задней двери. Я курил, сидя на алтаре, когда ко мне подошел Туки. Он уселся рядом и тоже закурил.