Павел Горбунов - Президенты без государств

Но Шелленберг прервал его:

— Они консультировались с Черчиллем по телефону.

Из груди Гиммлера вырвался стон. Этот человек, никогда и ни к кому не знавший жалости, сидел раздавленный.

— Это все?

— Нет, — твердо ответил Шелленберг. — Есть другие возможности опасти Германию. Надо поднять на щит новое правительство Деница. Я поеду к Деницу… Надеюсь, он не откажется от моих услуг. В сложившихся условиях остается немедленная капитуляция наших войск в Норвегии и Дании перед американскими и английскими войсками. С этой целью в качестве специального посланника я готов ехать в Копенгаген.

Шелленберг упорно искал способ вступить в сговор с англичанами и американцами.

— Желаю удачи, Шелленберг! Политика — это «искусство делать невозможное возможным»… — согласился Гиммлер.

Шелленберг вернулся в шведское консульство, где оставил генерала Мадера.

— Простите, генерал, что напрасно держал вас тут. Планы изменились. Я срочно еду в Копенгаген. Благодарю вас за преданность… Не забывайте приказ Гиммлера о нашем долге после оккупации. А теперь — прощайте!..

Шелленберг взялся за шляпу…

— Надеюсь, мы еще увидимся…

Он пожал генералу руку и оставил Мадера в полном смятении.

В гостиничном номере Каюма в Мариенбаде было накурено. Пепельницы переполнены, кровать не убрана. Рут упаковывала драгоценности, лихорадочно нанизывала перстни и кольца на тонкие длинные пальцы.

Каюм в тапочках на босу ногу, в накинутом на плечи шелковом халате метался по комнате.

— Ты слышала, Рут? Фюрера нет. Все кончено!

Зазвенело упавшее на пол кольцо…

В состоянии оцепенения они пробыли с полчаса.

Наконец Каюм подошел к столу, схватил бутылку с вином и налил полный бокал. Рука его дрогнула, и вино пролилось на скатерть. Рут заплакала.

— Каюм, неужели ты не видишь, что я больше не выдержу? Немедленно надо уходить… Ты слышишь? Тут дальше оставаться опасно.

— Ты же знаешь, я жду Хаитова, закричал Каюм.

— Хаитов тебя обманул. Он сбежал.

— Как ты надоела мне со своими воплями!

— Если ты не можешь что-то предпринять, я попытаюсь сделать это сама. Я найду и машину и тех, кто еще не потерял голову, кто способен управлять собой.

— Иди! Я знаю, о ком ты ведешь речь. Только имей в виду, Ольцша в Берлине, а Берлин окружен советскими войсками.

— И пойду, «ваше высокопревосходительство»! На что ты надеешься? От тебя разбежались все твои земляки. Где Алмамбетов? Где Канатбаев? Где Алимов? Наконец, скажи, где твой холуй Баймирза? Корабль тонет и крысы бегут. Ты для них теперь никто. Ты вообще никто. Все вы никто. «Президенты без государств».

— Замолчи! Шлюха! — Каюм подскочил к Рут и ладонью наотмашь хлестнул ее по лицу.

В это мгновенье в дверь постучали.

— Ваше превосходительство! — послышался голос шофера… — Хаитов достал машину.

Каюм оттолкнул жену и бросился к двери.

В комнату вошел шофер невысокого роста, коренастый.

— Где Баймирза?

— Хаитов скоро прибудет.

— Забери вещи и проводи госпожу к машине…

Оставшись один, Каюм принялся что-то писать. Потом он свернул бумагу и сунул в карман. Сошел вниз к машине.

— Где же, наконец, Хаитов? — спросил у шофера.

— Идет…

Баймирза шел в гражданском, с чемоданом в руке…

Каюм сделал несколько шагов ему навстречу.

— Где вы пропадаете, Баймирза?

— Надо было убрать кое-каких свидетелей. Я забочусь о вашей безопасности.

Глядя в глаза Хаитова, Каюм тихо сказал:

— Гитлер, по воле Аллаха, ушел от нас…

— Значит, всему конец?

— Увы, мы не смогли достичь своей цели. Туркестанского государства не будет. Нашим людям нельзя сдаваться советским войскам. Передайте всем, чтобы проявляли благоразумие и лояльность по отношению к англичанам и американцам, выполняли их указания, какой бы характер они ни носили. Я постараюсь найти выход из создавшегося положения.

У причала стоял корабль. На корме медленно полз вверх по фалу и разворачивался красно-белый с черной свастикой фашистский флаг. Глухой гул стоял в воздухе. Шла посадка пленных на корабли. Измученные, изнуренные долгими переходами люди, теснясь, поднимались по трапу. Леденящим холодом тянуло с моря. Конвоиры торопили. Орозов и Борадзов с очередной группой заключенных поднялись на палубу.

— Теперь куда нас? — с беспокойством, ни к кому не обращаясь, произнес Борадзов.

— Надо надеется, что не на тот свет, — громко, как бы для всех ответил Орозов. У него была надежда, что корабль останется цел, если эсэсовцы не придумают новой подлости.