Чингиз Абдуллаев - Рождение Люцифера

– Люцифер – это «дух растления», – напомнил Фазиль, – связанный с пророчеством о гибели Вавилонского царства, погрязшего в грехах и похоти. И не вам меня судить, господин эксперт. Насколько я слышал, несколько дней назад вы сами застрелили человека. Какое право вы имеете обвинять меня, если сами являетесь убийцей и будете гореть в аду? Хотя в ад вы, конечно, не верите…

– Как и вы, – парировал Дронго, – иначе не создавали бы его вокруг себя и для своих друзей. Что касается убийства, то вы не правы. Я не убивал, а всего лишь защищался от нападения, что оправдывает любая религия. К тому же я уничтожил настоящего убийцу, на счету которого слишком много грехов.

– Зачем вы ко мне приехали? Чтобы меня разоблачить? – Усмешка снова скривила лицо Мухамеджанова. – Вы опоздали, господин эксперт. Вы мне уже ничего не сможете сделать. И дело здесь не в мистике. Врачи нашли у меня рак поджелудочной железы в неоперабельной стадии. Я даже не доживу до суда, мне дают от силы несколько месяцев. И если тот свет существует, то я готов тысячу лет пребывать в аду, чтобы узнать о том, что где-то есть душа моего сына. А если ада нет, то я об этом все равно не узнаю, и черви будут поедать мое разлагающееся тело. Хотя говорят, что черви обитают только в здоровых и спелых плодах… Значит, я буду постепенно разлагаться, и меня не будут есть даже черви. – Он снова криво усмехнулся.

Вейдеманис даже вздрогнул от этих слов, а Дронго стойко выдержал взгляд безумца.

– Вы так ничего и не поняли, – с сожалением произнес он. – Бог посылает каждому испытание по силе и вере его. А вы свое испытание не прошли, поэтому кто-то там, наверху, решил, что вы не должны более оставаться среди нас, и вас отсюда забирают. Нельзя жить с подобной ненавистью в душе. Нельзя делать свое несчастье вселенской катастрофой, опрокидывая жизни всех, кто вас окружает. Я больше вам ничего не скажу, но все ваши друзья получат мой подробный отчет о ваших деяниях. И пусть каждый из них сам решает, достойны ли вы того, чтобы кто-то из них появился рядом с вашим телом в день ваших похорон. Прощайте.

Они с Эдгаром поднялись и вышли, а Фазиль Мухамеджанов остался сидеть за столом, глядя перед собой невидящим взором.

– Ты бываешь жестоким, – уже в машине заметил Эдгар. – Не замечал этого за тобой. Его ведь тоже можно понять, он просто чокнулся после гибели сына.

– Я ему сочувствую, – сказал Дронго. – Но человек не имеет права портить жизнь другим только потому, что ему самому очень плохо. Чужими ранами нельзя вылечить свои, это просто невозможно. А они вместе с полковником принесли слишком много горя и несчастий всем, кто их окружал. Так что я не имею права его жалеть. Ни при каких обстоятельствах.

Вечером того же дня он послал пленку с записью в отель Петеру Кродерсу. Тот позвонил сразу, как только прослушал запись, и растерянно пробормотал:

– Простите меня, я не мог даже подумать…

Не став выслушивать его извинения, Дронго просто положил трубку. Он не хотел больше вспоминать об этом деле.

Фазиль Мухамеджанов умер через четыре месяца. На его похороны не приехал ни один из его бывших друзей.