Чингиз Абдуллаев - Рождение Люцифера

– Вы нашли на них отпечатки пальцев конкретного человека? – не сдавался Кродерс.

– Конечно, нет. Мы могли только переписать номера банкнот. Мы ведь не можем самостоятельно проверить каждую купюру на предмет обнаружения отпечатков пальцев. Я думаю, их там и не было. Все-таки прошло столько времени… Но деньги Бежоев получил от конкретного человека, и эти банкноты – доказательство вины организатора всех ваших несчастий.

– Деньги ничего не доказывают. Вы же понимаете, что ему могли заплатить за совсем другую работу.

– Более чем возможно, – согласился Дронго, – но это доказывает тот факт, что они были знакомы.

– И на этом основании вы строите свою версию? – спросил Кродерс.

– До завтра. – Дронго поднялся. – Я думаю, что завтра вы извинитесь за ваши слова.

Эдгар Вейдеманис поднялся следом за ним.

– Вы, Петер, полный дурак, – убежденно произнес он. – Неужели вы считаете, что такой эксперт, как Дронго, думает о деньгах, вместо того чтобы разоблачить подлинного преступника? – С этими словами он тоже покинул зал.

К чести Петера Кродерса, он все-таки поменял билет, решив подождать, что именно произойдет завтра.

На следующий день Дронго и его напарник должны были отправиться к Фазилю Мухамеджанову, чтобы показать ему паспорт и водительское удостоверение погибшего молдавского гастарбайтера, который и был виновником трагедии на Минском шоссе. Дронго позвонил предпринимателю, и они договорились о встрече в привычное для Мухамеджанова время, в четыре часа дня.

Ровно в четыре Дронго и сопровождавший его Вейдеманис прибыли на дачу к Мухамеджанову, где тот принял их в своей гостиной. Фазиль был в черном костюме и в черной рубашке. Было понятно, что он по-прежнему переживает гибель своего сына и приезд незваных гостей его только раздражает. Дронго включил спрятанный в кармане довольно мощный магнитофон, записывающий их разговор.

– Зачем вы хотели меня видеть? – спросил Фазиль. – Что за срочность?

– Я привез вам документы водителя, грузовик которого врезался в машину вашего сына, – сообщил Дронго, положив бумаги на стол. Мухамеджанов взглянул на них и нахмурился:

– Что это значит? Зачем вы их мне привезли?

– Его уже нет в живых. Водитель, тем более гастарбайтер, не стал бы надолго отдавать свои документы чужому человеку. Этот паспорт и водительское удостоверение хранились в ячейке депозитария полковника Бежоева.

– И вы считаете это доказательством? – удивленно посмотрел на него Мухамеджанов.

– Более чем убедительным, – ответил Дронго. – Иначе зачем полковнику держать там документы убитого им гастарбайтера? Хотя уже вторая экспертиза, проведенная по нашей просьбе, подтвердила, что в случившейся аварии был виноват и ваш сын. Он ехал на слишком большой скорости, а грузовик просто занесло на скользкой дороге.

– Я не понимаю, зачем вы приехали. Чтобы обвинить моего сына и обелить этого убийцу? – покачал головой Мухамеджанов.

– Нет. Никто не собирается обвинять вашего сына. Он всего лишь превысил скорость. Мы собираемся обвинить вас, господин Мухамеджанов, – ровным голосом проговорил Дронго.

Фазиль откинулся на спинку кресла и криво усмехнулся:

– Что за бред?

– Это не бред. Я внимательно просмотрел пленку с записью банкета, когда в Москве открылся филиал банка вашего друга Бориса Райхмана. Это было на сорок третий день после смерти вашего сына. Вы уже отметили его сороковой день, но тяжесть случившегося все еще давила на ваше сознание. Это сразу заметно, достаточно посмотреть на пленку. Вы сидите опустошенный, мрачный, раздавленный. Начинает выступать Райхман. Он говорит о своих успехах, целует свою жену. Вы реагируете очень своеобразно – поднимаете голову и как-то особенно брезгливо морщитесь. Очевидно, в тот момент вы презираете своего многолетнего друга, у которого такая жена.

– А я должен его уважать, когда он подкладывает свою жену под этого молодого самца? – зло поинтересовался Мухамеджанов. – Все знают об этом, а на банкете молодой альфонс сидит рядом с его женой. Вы же видели пленку, так почему не говорите, что Роман Керышев сидит рядом с женой Бориса и даже гладит ее руку? Хорошо, что не ногу. И я после смерти сына должен терпеть подобное бесстыдство?

– Потом выступают Делия и ее сын. Он играет на гитаре, а она поет, и вы снова поднимаете голову, – спокойно продолжал Дронго, не реагируя на выпад хозяина дома.

– Да, – выдохнул Мухамеджанов, задыхаясь от ненависти, – и я снова поднимаю голову, чтобы посмотреть на этого ублюдка. Вы видели его отца? Этого напыщенного индюка, который вечно просил денег либо у меня, либо у Бори Райхмана, потом бросил Делию и уехал куда-то в Казахстан? И вот мой мальчик, который учился за рубежом, погиб, а сын этого ублюдка живет и играет на гитаре… Это несправедливо, нечестно, неправильно!