Лариса Захарова - Операция «Святой»

В Лондоне Дворник действовал весьма осмотрительно, явно не желая, чтобы кто-то догадался о его миссии.

Дорн ни разу не отметил ни одной встречи Дворника с промышленниками, биржевиками и военными. Он словно специально отсекал подозрения в том, что его интересует мнение людей, которые всегда стоят рядом с аннексиями, захватами, агрессиями — людей капитала и армии. Так Дорн сделал для себя еще один вывод, у которого имелась довольно скверная для Дорна частность: ему через Сити или биржу на Дворника не выйти.

И тогда Дорн стал искать выход на Машека. Он изучил расписание жизни этого человека — оно уместилось бы в полстранички ученической тетради. Утром Машек покупал хлеб и молоко, к вечеру после пяти заходил к Чиизу за поздним ужином для патрона, затем ловил такси. Никогда не сопровождал Дворника. Дважды побывал у портного и сапожника, еженедельно бывал у прачки. В отсутствие хозяина сидел в пансионате. Только раз был в англиканской церкви, видимо, из любопытства. В кино, театры, на концерты и выставки не ходил. Поэтому Дорн ежедневно около пяти появлялся у Чииза и выжидал. Он понял, знакомство с Машеком возможно лишь при условии, что тому внезапно понадобится посторонняя помощь. Особый расчет шел на то, что Машек осторожен до трусости. И такой случай, наконец, представился.

В тот день Машек, как обычно, сделал покупки и вышел из паба. Едва ступив на мостовую, он вдруг отпрянул назад и бросился в сторону. Дорн лишь увидел в окно паба, как промчалась красная «альфа-ромео». Дорн бросился на улицу.

В пяти метрах от входа валялась тренога, которую обычно выставляют водопроводчики при ремонтных работах. Из открытого люка виднелись голова и побелевшие кисти рук Машека. Дорн схватил его под руки и рывком вытянул на тротуар. Из лодыжки правой ноги чеха сочилась кровь.

Машек что-то лепетал, путая чешские слова с немецкими.

Дорн поволок его к своей машине. Усадил, вернулся, собрал свертки, которые уронил Машек.

— Здесь рядом, — сказал он Машеку по-немецки, — есть неплохая частная клиника. Вам необходим противостолбнячный укол. Поверьте, я имел дело с ранами, которые лишь на первый взгляд кажутся безобидными…

Врач настоятельно рекомендовал оставить пациента в стационаре хотя бы до утра. Дорн расплатился за услуги и суточный пансион, чем заслужил признательность в страдальческих глазах чеха.

— Добрый господин, не откажите еще в одной любезности: передайте записку в пансион «Меловый берег» профессору Дворнику из Праги…

Записку для Дворника Дорн передал портье.

Наутро Дорн явился в клинику пораньше и сам отвез Машека в «Меловый берег».

— Не ожидал от случайного встречного столь искреннего и бескорыстного участия, — со слезами на глазах сказал чех. — Не зайдете ли в пансион, добрый господин Дорн?

Дорн улыбнулся:

— Вы не совсем правы, господин Машек. Моя помощь вам входит в мои служебные обязанности. Мне поручена безопасность господина профессора. — Дорн сделал паузу. — И ваша, Машек, тоже. Только об этом господин Дворник не должен знать. Это приказ Праги. Вам же, господин Машек, надлежит помогать мне. Поэтому я должен знать о каждом шаге вашего патрона. — Машек изумленно смотрел на Дорна. — Именно поэтому я не могу принять вашего любезного приглашения. Вы меня поняли, господин Машек?

Дорн уже тогда твердо решил: он встретится с Дворником, человеком, ищущим гарантий суверенитета своей родины — союзницы Франции и СССР, — когда тот окончательно запутается в британской дипломатической демагогии.

Дворник рассматривал развешанные по стенам чертвелльской гостиной акварели. Под пейзажами с видом канадского озера Онтарио стояло факсимиле Уинстона Черчилля.

Миссис Клементина не без гордости объяснила:

— Да, эти картины писал муж. К живописи сэр Уинстон пристрастился еще в молодости, случайно. Но будь он меньше занят политикой, безусловно, в искусстве достиг бы успеха.

— И немалого, — польстил Дворник, — но пострадала бы политика Британии…

Сэр Уинстон появился внезапно — свежий и улыбающийся. Он только что поднялся с постели. С давних времен, когда был молодым лейтенантом и принимал участие в военных действиях испанской армии на Кубе, он перенял у испанцев привычку отдыхать днем в постели и пришел к выводу, что это полезная привычка. Пока Клементина оставалась в гостиной, Черчилль рассказывал визитеру о своем личном вкладе в усадебное хозяйство Чертвелла.