Владимир Михановский: Тени Королевской впадины

«Ну, повернись, покажи лицо», — мысленно молил его Талызин. Однако человек, наполовину выросший над площадкой, застыл на лестнице, чуть склонив голову набок, словно гончая. Тот Миллер тоже склонял голову набок, когда к чему-либо прислушивался.

«Неужели он?!» Талызин испытывал сильнейшее искушение вытащить из кармана коробок и чиркнуть спичкой, чтобы рассмотреть лицо человека. Но сдержал себя, притаился, продолжая наблюдать.

Убедившись, что перед ним никого нет, человек преодолел несколько последних ступенек лестницы и вошел на площадку.

Талызин всматривался до боли в глазах, но лицо человека продолжало оставаться в тени.

Насвистывая что-то бравурное, неизвестный сделал не сколько шагов, повернулся. Талызин едва не вскрикнул от разочарования: перед ним стоял человек, которого он встретил несколько дней назад на лестнице. Но при чем тут Миллер?..

Талызин решил было с ним заговорить, но в этот момент человек запел. Это была сентиментальная немецкая песенка.

Человек пел вполголоса, сложив руки на груди и мечтательно глядя вдаль.

Эту песенку и этот голос Иван знал хорошо… В памяти всплыла многократно виденная и пережитая картина экзекуций в немецком концлагере. Талызину даже почудились свист плетей и стоны истязаемых.

Ничего не подозревавший Миллер перестал петь, посмотрел в небо, закинул руки за спину таким знакомым Талызину жестом.

Иван шевельнулся.

— Кто здесь? — спросил Миллер настороженно.

Талызин поднялся и вышел из-за кустарника.

Миллер прошептал:

— Иван…

— Хорошая у тебя память, — усмехнулся Талызин.

— Что вам нужно? — спросил Миллер, стараясь овладеть собой.

— Должок за тобой.

Миллер попятился.

— Теперь ты от меня не уйдешь, — сказал Талызин и сделал шаг вперед.

— Послушай, Иван, я заплачу, я заплачу тебе… — пробормотал Миллер.

— Теперь точно заплатишь. Сполна за все заплатишь! — произнес Талызин.

Прошло всего несколько мгновений, однако их оказалось достаточно, чтобы Миллер сумел прийти в себя.

Итак, что же произошло? Ну да, случилось невероятное… Нывший узник того самого концлагеря, который весь целиком должен был быть ликвидирован, оказался здесь, на другом краю света, и пути их пересеклись. Один случай на миллион, но этот случай выпал. И что? Этот настырный русский — всего-навсего свидетель его преступного нацистского прошлого. Причем единственный — уж за это можно поручиться. Остается убрать его — и все уладится. В возбужденной памяти Миллера вихрем промелькнула уединенная гасиенда старого Шторна, окруженная неприступной стеной, открытый бассейн с опавшими листьями, которые медленно покачивались на разбегающихся кругах воды, и выпученные в предсмертной муке глаза юного Гарсиа, горло которого он сдавил мертвой хваткой…

Двое стояли на небольшой площадке, над пропастью. Внизу виднелись пики скал, обрызганные безжизненным лунным светом.

Рука Талызина цепко держала Миллера за плечо. Попытаться вырваться? Не получится — русский настороже: он попросту столкнет его, это верная погибель.

Двоим им нет места. Ни на этой узкой площадке, ни на всем земном шаре. И Талызин тоже, конечно, понимает это.

— Тебя выдала твоя тень. Выходит, зря ты сменил обличье, — усмехнулся Иван.

— А ты недурно говоришь по-немецки. В лагере не замечал… Как ты спасся?

— Извини, так уж получилось. Видно, очень мне нужно было еще разок с тобой повстречаться…

Стычка была яростной. Миллер попытался провести короткий удар правой, и одна из попыток достигла цели. Иван пошатнулся, на мгновение потеряв равновесие. Миллер старался прижать его к краю, чтобы столкнуть в пропасть. Их огромные тени метались из стороны в сторону, изламываясь у самой кромки обрыва.

Через некоторое время в этой схватке начал обозначаться явный перевес Талызина — не зря он всерьез занимался самбо. После умелой подсечки бывший штурмбанфюрер упал на колени, удар по голове заставил его растянуться, однако он тут же вскочил. Уже через несколько минут Миллер выбился из сил: ему казалось, что поединок длится целую вечность. После одного из ударов Талызина он, как говорят боксеры, вошел в клин, бессильно повиснув на противнике. Миллер непроизвольно вцепился в куртку Талызина, ожидая, что тот сейчас столкнет его в пропасть: сам он сделал бы это не задумываясь. Рокового толчка, однако, не последовало, и в глазах Миллера мелькнуло удивление.