Уильям Моэм - Эшенден, или Британский агент

— Ach Gott, wie schön! — вскричала она. — Wie schön! [37]Когда я смотрю на это голубое озеро и снежные вершины, мне хочется вслед за Фаустом вскричать: «Остановись, мгновенье!»

— Согласитесь, здесь сейчас гораздо лучше, чем в Англии с ее военными заботами и тревогами, — сказал Кейпор.

— Гораздо лучше, — признал Эшенден.

— Кстати, у вас были сложности с выездом из страны?

— Нет, никаких.

— А я слышал, на границе сейчас свирепствуют.

— Не знаю, у меня никаких проблем не возникло. По-моему, англичане их не волнуют. Паспорта проверяли спустя рукава.

Кейпор и его жена переглянулись. Интересно, что бы это значило? Было бы странно, если б Кейпор задумал съездить в Англию как раз тогда, когда Эшенден сам пытался его туда заманить. Спустя некоторое время миссис Кейпор предложила отправиться в обратный путь, и они, разговаривая, стали спускаться вниз по тенистым горным тропкам.

Эшенден старался не пропустить ни одного слова. Впрочем, сделать он все равно ничего не мог (и раздражался из-за собственной пассивности), оставалось только следить за супругами во все глаза и ждать подходящего момента. И вот спустя несколько дней произошел эпизод, окончательно убедивший его в том, что он не зря был начеку. На утреннем уроке миссис Кейпор неожиданно обмолвилась:

— Мой муж сегодня уехал в Женеву. По делам.

— И надолго? — поинтересовался Эшенден.

— Нет, всего на два дня.

Лгать умеют далеко не все, и Эшендену показалось (он сам бы не мог объяснить, почему именно), что миссис Кейпор сказала ему неправду. Чувствовалось, что это сообщение стоило ей некоторых усилий, хотя для Эшендена подобная новость не должна была представлять никакого интереса. Он тут же подумал, что Кейпора вызвали в Берн к грозному шефу германской разведки, и, когда представилась возможность, как бы невзначай спросил у подавальщицы:

— Сейчас у вас поменьше работы, фрейлейн. Я слышал, герр Кейпор уехал в Берн.

— Да, но он завтра вернется.

Это еще ничего не доказывало, но можно было кое-что предпринять. В Люцерне у Эшендена был знакомый швейцарец, который всегда был готов оказать услугу за скромное вознаграждение, и Эшенден, связавшись с ним, попросил его доставить письмо в Берн; он надеялся, что его человек в Берне нападет на след Кейпора и выяснит причину его приезда. На следующий день Кейпор уже снова сидел за обеденным столом рядом со своей женой, но Эшендену он лишь сухо кивнул, а после обеда вместе с миссис Кейпор сразу же поднялся наверх. Вид у обоих был очень встревоженный. Кейпор, обычно такой веселый, шел мимо, понуро опустив голову и не глядя по сторонам. Наутро Эшенден получил ответ на свое письмо. Кейпор виделся с майором фон П., и предположить, что сказал ему майор, не составляло труда. Эшенден хорошо знал, как фон П. бывал груб — это был сильный и жестокий человек, умный и беспринципный, и в выражениях он не стеснялся. Скорее всего ему надоело платить Кейпору зато, что тот прохлаждался в Люцерне, и он велел ему ехать в Англию. Разумеется, все это были лишь домыслы, но ведь профессия Эшендена на домыслах и строилась, приходилось все время определять вид ископаемого по его челюсти. От Густава Эшенден знал, что немцы собираются заслать в Англию своего агента. Что ж, если этим агентом окажется Кейпор, времена для него наступают нелегкие.

На следующее утро миссис Кейпор пришла на урок с усталым и безразличным видом, в углах ее тяжелого, крепко сжатого рта образовались упрямые складки, и Эшенден подумал, что Кейпоры, должно быть, проговорили всю ночь. Вот только о чем? Она уговаривала его ехать или, наоборот, пыталась отговорить? Во время второго завтрака Эшенден не спускал с них глаз и пришел к выводу, что между ними что-то произошло: им всегда было о чем поговорить, на этот же раз они почти все время просидели молча. Столовую они покинули раньше всех, но когда Эшенден вышел, то увидел, что Кейпор в одиночестве сидит в холле.

— Привет! — бодро крикнул он, однако чувствовалось, что бодрость эта наигранная. — Как дела? А я был в Женеве.

— Да, я слышал.

— Давайте выпьем кофе. Что-то жене моей нездоровится, голова болит. Я велел ей пойти наверх полежать. — В его зеленых бегающих глазках пряталось что-то такое, чего раньше не было. — А голова у нее болит от волнения. Трясется за меня, бедняжка, — я ведь в Англию собрался.

У Эшендена внутри все оборвалось, однако лицо его оставалось бесстрастным.

— И надолго? Нам будет вас не хватать.

— Скажу вам как на духу: осточертело мне баклуши бить. Войне-то конца нет, а я здесь с вами сижу, ни черта не делаю. Сколько можно! И потом, деньги кончаются, надо на жизнь зарабатывать. Да, верно, жена у меня немка, но сам-то я, черт побери, британец! Должен же и я внести в победу свою лепту! Как, по-вашему, я посмотрю друзьям в глаза, если буду вот так, в тиши и уюте, до самого конца войны отсиживаться? Надо же хоть чем-то родине помочь! А жена всего этого не понимает, у нее на это своя, немецкая точка зрения, вот она и расстраивается. Все женщины одинаковы.