Уильям Моэм - Эшенден, или Британский агент

— На сегодня все, — сказал он секретарю. — Забирайте бумаги и садитесь за машинку. До обеда я все подпишу. — И, повернувшись к адъютанту, добавил: — Я занят, меня не беспокоить.

Секретарь, младший лейтенант лет тридцати, судя по всему, призванный в армию резервист, собрал бумаги и покинул комнату. Адъютант последовал за ним.

— Подождите за дверью, — сказал адъютанту Р. — Если понадобится, я вас вызову.

— Слушаюсь, сэр.

Когда они остались одни, Р. повернулся к Эшендену и с ласковым — для себя — видом спросил:

— Добрались благополучно?

— Да, сэр.

— Как вам мои апартаменты? — Р. окинул взглядом комнату. — Недурно, а? Надо же чем-то компенсировать трудности военного времени.

Беспечно болтая, Р. в то же время внимательно следил за Эшенденом. Всякий раз, когда он пристально вглядывался в собеседника своими бесцветными, близко посаженными глазами, создавалось впечатление, что он уставился прямо в мозг и очень разочарован тем, что там увидел. В редкие минуты благодушия он признавался, что, по его мнению, человечество делится на дураков и мошенников, и хотя человеку его профессии существенно усложняют жизнь и те и другие, в целом он отдавал предпочтение мошенникам: тут по крайней мере знаешь, с кем имеешь дело, и соответствующим образом ведешь себя. Р. был кадровым военным и долгое время служил в Индии и в Америке. Когда началась война, он находился на Ямайке, и какой-то крупный чин из министерства обороны, который когда-то имел с ним дело, вспомнил про него, перевел в Англию и определил в разведку, где благодаря своей исключительной сообразительности Р. вскоре обратил на себя внимание и получил значительное повышение. У Р., талантливого организатора, человека необыкновенно энергичного, на редкость решительного, предприимчивого и смелого, была, пожалуй, всего одна слабость. Дело в том, что он не имел опыта общения с представителями, а тем более с представительницами высших кругов, до перевода в Англию он общался лишь с офицерскими женами, а также с женами колониальных чиновников и коммерсантов. Когда же, оказавшись в начале войны в Лондоне, он подолгу службы столкнулся с блестящими, обворожительными светскими львицами, то совершенно потерял голову. В их обществе он робел, но его к ним тянуло, со временем он стал настоящим дамским угодником, и для Эшендена, который знал про Р. гораздо больше, чем тот подозревал, розы на столе говорили о многом.

Эшенден понимал, что Р. вызвал его не для того, чтобы беседовать о погоде и урожае, и ждал, когда тот перейдет к делу. Ждать пришлось недолго.

— В Женеве вы неплохо потрудились, — сказал Р.

— Спасибо на добром слове, сэр, — откликнулся Эшенден.

Внезапно с лица Р. исчезла улыбка. Тон сделался сухим и официальным. Светская беседа кончилась.

— У меня есть для вас одно дельце.

Эшенден ничего не ответил, но почувствовал, как у него тревожно засосало под ложечкой.

— Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Чандра Лал?

— Нет, сэр.

Полковник не смог скрыть легкого раздражения — его подчиненные обязаны были знать все.

— Где же в таком случае вы жили все эти годы?

— В Мейфэр, Честерфилд-стрит, дом 36, — отпарировал Эшенден.

На желтом лице Р. мелькнула улыбка. Он ценил иронию, и этот довольно меткий ответ пришелся ему по душе. Он подошел к массивному круглому столу и открыл лежавший на нем портфель. Из портфеля он вынул фотографию и вручил ее Эшендену.

— Вот взгляните.

Эшенден не разбирался в восточных лицах, и лицо на фотографии показалось ему ничем не отличающимся от сотен других индийских лиц. Человек на снимке был похож на какого-нибудь раджу, из тех, что периодически приезжают в Англию, и тогда иллюстрированные журналы публикуют их фотографии. Лицо одутловатое, смуглое; толстые губы, мясистый нос, волосы черные, густые и прямые; глаза огромные и водянистые — как у коровы. В европейской одежде ему явно было не по себе.

— А здесь он в национальном костюме, — сказал Р., передавая Эшендену другую фотографию.

В отличие от предыдущего, на этом снимке Лал был сфотографирован в полный рост и, по всей вероятности, на несколько лет раньше. Тут он был более худым, а его огромные серьезные глаза занимали пол-лица. Фотограф из Калькутты снял Лала на фоне аляповато нарисованных морских волн и раскидистой пальмы. Одной рукой Лал опирался на тяжелый резной стол, на котором в горшке стоял каучуконос. И все же в тюрбане и в длинном светлом кителе Чандра был не лишен определенного обаяния.