Рудольф Лускач - Белая сорока

— Да. Завтра позвоните ему, — быстро проговорил незнакомец и отошел к своим коллегам.

Шервиц стоял возле Эрны, жестикулировал руками, пытаясь доказать представителям госбезопасности что-то такое, чего я из-за вокзального шума не расслышал. Я подвинулся к нему ближе. Он схватил меня за руку и зашептал по-немецки: «Ради бога, что происходит? Эти парни вроде собираются увести Эрну».

— У них есть для этого причины… И письменное разрешение тоже, — ответил я.

— Это правда? — переспросил инженер и обратился к мужчине, стоявшему рядом с Эрной: — Разве так можно: просто взять и увести даму… Кто вам дал на это право?

— Я не обязан давать объяснения, — был ответ, — но ради вашего спокойствия могу показать вам письменное разрешение на арест гражданки Эрны Боргерт. Пожалуйста…

Потрясенный защитник очаровательной дамы уставился глазами в отпечатанный типографским способом документ, а когда внимательно прочитал, схватился за голову:

— Боже, Эрна, что ты наделала…

— Пожалуйста, возьмите себя в руки, — сказал один из работников безопасности. — Попрощайтесь со своей дамой…

Тем временем Шеллнер кричал:

— Вы не имеете права меня арестовывать. Я подданный немецкого рейха…

В гневе и бессильной злобе он выражался по-немецки, и мало кто из прохожих его понимал. Сообразив, наконец, это, он выпрямился, поправил галстук и промычал:

— Это вам дорого обойдется!

Эрна стояла как вкопанная. Губы у нее были плотно сжаты, и когда Шервиц хотел ее поцеловать, она уклонилась, сказав с досадой:

— Оставь, я не люблю сцен…

И медленно пошла к выходу в сопровождении двух молодых мужчин. За ней, окруженный четырьмя сотрудниками госбезопасности, размеренно вышагивал Шеллнер. Он высоко поднял голову и смотрел вверх, как будто бы ничего не хотел вокруг себя видеть.

«Красная стрела» ушла, а Шервиц все еще стоял без движения. Невидящими глазами он уставился на выход из вокзала, в котором исчезла Эрна. Я глянул — в глазах у него были слезы. Я пытался его успокоить:

— Не расстраивайтесь, друг. Кто знает, что у этой женщины на душе…

— Мне кажется, в первую очередь я, — сокрушенно сказал он.

— Вряд ли это облегчит ей совесть… Взбодритесь, вы же мужчина…

— Поймите, я ее любил, как…

— Как Хельми? — прервал я. Инженер весь затрясся:

— Зачем вы о ней? Эрна совсем другая…

— Пойдемте-ка, — предложил я. — Об этом мне расскажете дома. Не стоит говорить о таких делах при шуме поездов.

Скоро мы были у меня на квартире. Шервиц опустился в кресло и не мог произнести ни слова. Он разглядывал бокал с вином, который держал в руках, затем отпил из него и, вздохнув, спросил:

— Что вы вообще об этом думаете?

— Наконец узнаем, кто стрелял в Хельмига:

— Да вы… Не хотите ли вы сказать, что это сделала Эрна с Шеллнером?

— Нет… но, может быть, она имеет отношение ко всей истории.

Это для моего гостя было слишком. Он вскочил, чудом не перевернув бутылку с бокалами, и закричал:

— Бессмыслица! Эрна не может иметь ничего общего с преступниками. Она такая нежная…

— Успокойтесь и пораскиньте мозгами: почему же тогда ее арестовали?

— Почему? — повторил он в растерянности. — Возможно, из-за чего-нибудь совсем другого. Может, это ошибка… Или просто подозрение… Они ведь знают: Эрна связана с немцами…

Шервиц был настолько расстроен, что я не полагал удобным сообщить ему, что сам узнал на вокзале. Поэтому я перевел разговор на другие темы. Спросил, как он с Эрной познакомился и как мог так быстро в нее влюбиться «по уши».

— Надо ее знать, чтобы это понять. Как я с ней познакомился? Весьма прозаически. Вы знаете, я иногда хожу на вечера, которые устраивает немецкий консул. Люблю хорошее пиво, которое там подают, ничто другое на этих вечерах меня не интересует. На одном из таких «пивных» вечеров меня с Эрной познакомил Курт фон Лотнер. Не уверен, что вы его знаете. По общему мнению, это выдающийся специалист по строительству кораблей. Не знаю, где он работает. В Ленинграде задерживается самое большее на две недели для консультаций на здешних заводах. Потом снова уезжает в Москву или куда-нибудь еще. Человек он очень корректный и фанатичный любитель музыки. Все время проводит на концертах и в опере…

— Эрна тоже? — спросил я, вспомнив ее кожаную папку с золотой арфой.

— Вот этого не знаю, — протянул Карл Карлович, словно что-то припоминая: — А почему вы спрашиваете?

— У нее была папка для нот с арфой.