Михаил Любимов - И ад следовал за ним - Выстрел

— Что ж, уважаемый студент (тут я иронически поднял бровь, казалось, что она (бровь) шелестит над виском, словно продолжение чуба запорожца), давайте пройдем в покои, послушаем ваш просвещенный рассказ. Как, кстати, вас зовут?

— Артур.

— Уж не переселилась в вас душа короля Артура? — плоско съязвил я, кстати, за дурацкие шутки в свое время в школе меня прозвали «мудаком».

— Возможно, — ответил он на полном серьезе. — Но напрямую я веду отсчет от сэра Артура Конан Дойла.

Бомж (а кем еще он был?) неожиданно снял необъятную шляпу и низко поклонился на придворный манер, шаркнув истоптанным башмаком. Я проследовал за авантюристом в дом гения из гениев. Не могу сказать, что я засыпал от его рассказов, но никогда в жизни не встречал я такого огромного количества помоев, вылитых на моего любимца. И в школе не учился (в Стратфорде ее попросту не было), и родители выделялись своей вопиющей неграмотностью, и шесть образцов его сохранившихся рукописей (три из них — завещание) выдают человека, не владеющего пером, и никто не видел рукописного текста его пьес или сонетов. Жуткий скряга, завещавший жене только кровать, а нищим — пять фунтов. В судебном порядке изъял у одного задолжавшего земляка два шиллинга и в разгар своей литературной деятельности больше всего был занят скупкой солода для пивоварения.

К счастью, сэр Артур не стал углубляться в вереницу персонажей, которые, по всей вероятности, писали за Шекспира, а затем прикрылись его именем.

Всех этих литературоведов и спекулянтов, жонглирующих именами Марло, Бэкона, графа Оксфорда и прочих возможных Шексжуликов, я иногда читал в тюряге, удивляясь, как ловко они используют эту кормушку.

К концу осмотра у меня появилось ощущение некой невидимой связи между пабом «Шерлок Холмс» (сэр Артур!), неожиданной поездкой в Стратфорд на дивном Эйвоне, собственным неповторимым «я», судорожно бегающим между Вильямом, Бэконом и этим современным Фальстафом в шляпе.

Но где же Розмари? Впрочем, я был бы рад, если бы она потерялась, собственно, на черта она мне нужна?

Наконец профессор закончил лекцию, выпустил меня на свет Божий, распрощавшись таким же церемонным поклоном, как и при знакомстве. Я превозмог врожденное скупердяйство (точнее, бережливость) и сунул ему в ладонь пять фунтов — пусть выпьет пинту, большего он не заслужил.

Но он вернул мне пятифунтовку:

— Простите, сэр, но мне неудобно, не могу ли я пригласить вас к себе домой на чашку кофе.

От нечего делать и повинуясь тяге к неведомым приключениям, я решил плыть по воле волн, хотя предпочел бы выпить кофе вне компании этого наглого мушкетера.

Выплыв на воздух вместе с королем Артуром, я провел легкую рекогносцировку на местности. Делал это тонко, головой не вертел, на бахче шнурки на ботинках не завязывал и не приседал якобы по большой нужде, всматриваясь в заднюю даль через расставленные ноги, а больше ласкал взором витрины, отражавшие все вокруг, как в королевстве прямых зеркал.

Настроение было окейное, и я жалел, что не родился в Стратфорде в одно время с Шекспиром. Не пил на брудершафт с Бэконом, не имел собственного зашифрованного символа, хотя криптографию освоил еще перед первым своим выездом за пределы Мекленбурга, и до своего заточения успешно отправлял по радио ритуальные шифровки в Монастырь.

Как милые голубки (дедушка с внуком, — извращенно мелькнуло в голове), мы прошествовали к вокзалу и уселись в мое авто. Радио слаженно пело хором знаменитые «Зеленые поля», которые исчезли, испеченные солнцем (CD я не менял, верный одному репертуару).

Домик короля Артура явно не соответствовал стандартам бедного студента (конторка, стопка книжонок, раскрытый на десятой странице Эжен Сю, смятые конспекты): внизу просторная рецепция в стиле art nouveau, репродукции Мухи (игриво разноцветный чешский маляр), кожаный гарнитурчик с желтой антикварной лампой и баром мореного дуба.

Хозяин, приторно улыбаясь, достал из бара «Чивас Ригал», вытащил из холодильника ведрышко с футбольными мячиками из искусственного льда и поставил все на стол. Виски и лед обычно пробуждали во мне Моби Дика, заглатывающего моря и океаны, я набил высокий стакан ледяными шариками и влил туда драгоценную влагу.

В пандан пьющей атмосфере мой студент затопил камин (дровишки аккуратно лежали рядом), и дом тут же обрел домашний уют, не хватало лишь знаменитого сверчка, умиротворенно цокающего на своем тарабарском языке. Среди безвкусных безделушек, искусственных цветов на стене и веджвудских декоративных тарелок я увидел гравюру с изображением типа с огромным лбом и с лопатообразной бородой, лежавшей на гофрированном воротнике (необъятный лоб был увенчан ермолкой).