Лев Василевский - Испанская хроника Григория Грандэ

Мы летали над высокими снежными горами, огромными ледниками, пустынями и большими озерами, тянувшимися цепью на восток, через Джунгарские ворота, где всегда дуют бешеные ветры. Воздух там наполнен мельчайшей гранитной пылью, и кажется, что чья-то гигантская рука накинула на эту суровую землю тонкую, сверкающую вуаль. Кто только не шел по этим тропам сквозь вечный ветер Джунгарии! Монгольские завоеватели, отважный венецианец Марко Поло, русские путешественники Пржевальский, Козлов… Здесь пролегали древние пути, казалось, каждый камень хранил старинные легенды.

Но вот началась война в Испании, и непреодолимая сила потянула меня туда. Представление об этой далекой стране в то время складывалось лишь под влиянием прочитанных книг, прежде всего, конечно, «Дон Кихота» Сервантеса, и было окутано ореолом романтики. Но реальность оказалась сильнее. Желание скрестить оружие с фашизмом заставляло с нетерпением ждать ответа на рапорт с просьбой отправить меня в Испанию. К счастью, ждать пришлось недолго. Через две недели из Москвы пришло распоряжение о моем откомандировании.

Так я оказался в числе советских добровольцев, направлявшихся в Испанию, чтобы сражаться в рядах борцов за свободу и независимость этой страны.

Все, что мне удалось прочесть в библиотеках за короткие дни пребывания в Москве перед отъездом, еще больше усилило мой интерес к Испании, стране с такой бурной, захватывающей историей. И вот теперь на ее земле нам предстояло лицом к лицу встретиться с фашизмом.

Мы ехали в Испанию по железной дороге черед гитлеровскую Германию и Францию. Красный паспорт с испанской визой, моя сильно загоревшая под жарким южным солнцем физиономия и вообще весь вид человека, не привыкшего носить штатский костюм, привлекли пристальное внимание нацистских чинов разных рангов и ведомств в Германии. Зато во Франции, в Париже, где в то время проходила очередная Всемирная Выставка, на меня и моего попутчика-радиста никто не обращал внимания. Мы чувствовали себя свободно, как и многочисленные туристы, наполняющие всегда этот город.

Но вот последняя французская станция — Сербер.

Здесь Пиренеи обрываются скалистым мысом в море, дальше — Испания. Путь туда лежит через мрачный туннель, который начинается почти у самой станции. Я вышел на перрон чистенького вокзала. Горы с трех сторон теснили маленький городок, расположенный на берегу Средиземного моря. Из раскрытых окоп вокзального ресторана доносились аппетитные запахи.

Сытым покоем дышала безмятежная французская земля, а там, за скалистой горой, бушевала воина.

Поезд в Испанию ожидало еще несколько человек. По всему было видно, что эти люди, как и мы, ехали сражаться с фашизмом. Холодно и подозрительно смотрели на нас два французских жандарма, проверявшие документы. Протяжный свисток вывел меня из раздумья. Послышались шипение пара и приглушенный грохот медленно подходившего поезда. Маленький паровоз вытащил из туннеля потрепанный вагон и остановился у края платформы. Пассажиров было немного, и без задержки поезд тронулся в обратный путь, тотчас погрузившись в прохладный сумрак туннеля. Несколько минут во мраке — и мы опять под ярким солнцем. Вот и первая испанская станции Портбу. В станционном здании со стеклянной крышей, сильно поврежденной воздушной бомбардировкой, было пустынно. Здесь не пахло сдобными булками, как в Сербере. На стенах висели красочные плакаты — остались от тех дней, когда переполненные поезда привозили в Испанию иностранных туристов.

Вокзал стоял на площадке, вырубленной в скалистом склоне горы, и от него вниз, к рыбачьей деревушке, круто падала улочка, вымощенная каменными плитами. Только один человек, дежурный по станции, встретил нас на замусоренном перроне станции Портбу. От него мы узнали, что поезд на Барселону уйдет вечером, часов в семь, теперь же было десять утра. Времени оставалось много.

Ко мне подошли молчаливые спутники. Их было семеро: англичанин Даниэль (он пал потом в бою под Ирупете), двое латышей — Валли и Герт (они попали в 11-ю интербригаду, и последний раз видел я их в бою под Гвадалахарой) и четверо болгар (их я больше не встречал). Мы не знали друг друга, но первое чувство дружбы между нами уже возникло.

По перрону, покрытому битым стеклом и штукатуркой, вышли мы со станции и зашагали вниз. Простые дома с выгнутыми решетками на окнах, казалось, стояли столетия, истертые каменные плиты, по которым мы шли, были такими же немыми свидетелями прошедших времен.