Себастьян Фолкс - Дьявол не любит ждать

В дополнение к этому клуб располагал просторным комплексом крытых кортов, находившимся на нижнем уровне — прямо под наружными. Здесь за ходом игры можно было наблюдать с внутренней галереи, которая опоясывала изнутри каждый корт.

Не прошло и минуты, как Бонд услышал приближающиеся шаги. Это был человек в кепи.

— Извините, — сказал он по-английски, — вы мистер Бонд? Меня зовут Шагрен. [20] Шагрен (от фр., англ. chagrin) — огорчение, досада.

Бонд обернулся и посмотрел ему в лицо. У Шагрена была желтоватая кожа, по-восточному узкий разрез глаз, а лицо какое-то плоское, почти неподвижное. «Есть в нем что-то полумертвое или, во всяком случае, не совсем живое», — подумал Бонд. Ему приходилось видеть такую безжизненную плоть, но только у парализованных. Здесь же неподвижность лица странно контрастировала с резкими и активными жестами.

— Я думай, вы играй с доктор Горнер. — Акцент у Шагрена был то ли китайский, то ли тайский.

— Если ему хочется играть, я не откажусь, — небрежно сказал Бонд.

— О да. Он хочет играй. Я вас представь.

Шагрен повел Бонда по широкой винтовой лестнице на просторную смотровую площадку с барами и рестораном.

Горнер стоял у панорамного окна и внимательно следил за игрой на ближайших кортах.

Он обернулся и посмотрел Бонду в глаза. Затем протянул правую руку — без перчатки.

— Вы даже не представляете, как я рад нашему знакомству, мистер Бонд. Ну что ж, сыграем?

Раздевалка находилась на заглубленном первом этаже и представляла собой целый комплекс, включающий большую парную, четыре сауны и такое количество расставленных по полкам одеколонов и лосьонов после бритья, что их хватило бы на целый год парфюмерному отделу какого-нибудь универмага вроде «Мейфэр». Бонд, который прежде играл в клубе на Барбадосе (единственная душевая кабина, деревянная барная стойка с холодным пивом) или в «Куинз-клубе» в Лондоне, где помещения тоже не страдали избытком роскоши, а попросту говоря, были довольно убогими, заметил, однако, что даже ароматы самой дорогой парфюмерии не в состоянии перебить витающий в любой спортивной раздевалке кислый запах потных носков.

Горнер отправился переодеваться в отдельную кабину, из которой появился в новеньких белых шортах «Лакост», открывавших мускулистые загорелые ноги. Фланелевая рубашка с длинными рукавами и белая перчатка остались на нем. На правом плече висела объемистая спортивная сумка с полудюжиной новых ракеток «Уилсон».

Не сказав ни слова, будто уверенный, что Бонд последует за ним, Горнер поднялся по лестнице и вышел в игровую зону, состоявшую из двенадцати кортов с безупречным травяным покрытием и из такого же количества плотно утрамбованных грунтовых, покрытых мелкой красной пылью. Клуб явно гордился качеством покрытий своих кортов: они должны были обеспечивать отличный отскок мяча и максимально щадить колени и голеностопы игроков. Рядом с каждым кортом имелась вышка для судьи, четыре деревянных кресла для игроков, стойка с большим количеством белых полотенец и холодильник, содержащий хороший запас прохладительных напитков и нераспечатанные коробки с белыми теннисными мячами «Слезенгер». Тут и там между кортами сновали клубные маршалы, выделявшиеся фирменной униформой в шоколадно-зеленую полоску; они готовы были разбиться в лепешку, чтобы обеспечить членам клуба максимум удовольствия от игры.

— Четвертый корт свободен, доктор Горнер, — сказал один из них, подбегая. Говорил он по-английски. — Или шестнадцатый, если вы сегодня предпочитаете играть на траве.

— Нет, я буду играть на втором.

— На вашем обычном? — Молодой человек выглядел смущенным. — Но сейчас он занят, месье.

Горнер посмотрел на маршала таким взглядом, каким смотрит ветеринар на старую больную клячу, которой собирается сделать смертельную инъекцию. Очень медленно он повторил:

— Я буду играть на втором корте.

Он говорил бас-баритоном; изысканное английское произношение было практически лишено акцента, и если бы Бонд не знал о его прибалтийских корнях, то, пожалуй, и не обратил бы внимания на чуть растянутые гласные.

— Э-э… да-да. Конечно. Я попрошу тех джентльменов перейти на четвертый корт.

— Вот увидите, на втором корте покрытие лучше, — сказал Горнер, обращаясь к Бонду. — И солнце там не мешает.

— Как вам угодно, — ответил Бонд.

Утро действительно было ясное, и солнце стояло уже высоко.