Арсений Замостьянов - Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов

– Поддельную бумажку мне предлагаешь? Эх, комиссар...

– Не поддельную. Самую настоящую. Будешь ты у нас секретным человеком. Законспирированным, значит. О том, что ты – Прокопий, буду знать только я. Ну, и ты сам, если не забудешь с перепоя. Это честная служба. Это разведка. Донские казачки еще у Суворова были лучшими разведчиками.

– Там другая разведка была. А вы меня что, в доносчики вербуете али в шпики?

Пронин смахнул рукой невидимую, но назойливую муху.

– До шпика тебе, Ерофей Иванцов, еще расти и расти. Там квалификация нужна. А будешь ты у меня просто добрым человеком. Большего и не нужно.

– Значит, я буду по ниточке ходить, ручками двигать, а ты за эти ниточки дергать будешь?

– А что – не пойдет? Лучше – пуля в лоб? Я ж тебе не предлагаю товарищей предавать, не предлагаю убивать, хотя ты сам минуту назад набивался в убийцы Бронсона...

Есаул снова озадаченно умолк на несколько минут. Они шли дворами. В этом районе Москвы деревянные, совсем деревенские палисадники перемежались с респектабельными решетками дорогих особняков. Когда-то в этих дворцах жили купцы и аристократы. Теперь там располагались советские учреждения, а то и просто коммуналки. Один особняк с колоннами весь был завешан кумачовыми плакатами. «Дом пионеров», – прочитал есаул вывеску, различимую в бледном электрическом свете.

– Это для детишков такой дворец отгрохали?

– Ну, отгрохали его для какого-нибудь хозяина прежней жизни. А мы хозяину дали пинка – и передали дворец детишкам. Здесь и твои детишки могли бы на фортепьянах играть. А ты, между прочим, за прежних хозяев кровь проливаешь.

– Опять пропагандируешь? Не надоело тебе?

– Да я из тебя, дурака, человека хочу сделать.

– А обо мне не надо заботиться. Я привык сам брать пирожок с полки и самостоятельно его есть. Привык сам наливать себе воду в стакан и в одно горло пить. Мне камердинеры не нужны. Уразумел?

– Камердинеры тебе не нужны? Отлично. Советская власть, знаешь ли, не способствует умножению лакейских профессий.

Дворами и задворками, шлепая по грязи, они вышли к Кузнецкому – аккурат к дому Пронина, который давненько не видел свой дом с задней неоштукатуренной стороны. У Пронина имелся ключ от черного хода. Именно туда он и увлекал есаула. За эту ночь они пешком исходили пол-Москвы.

– Покажу тебе мой дом. Только старайся никому не попадаться на глаза. А то мне придется тебя арестовать.

– А ты не желаешь меня арестовывать?

– Не желаю. Не по-товарищески это. Ты мне нужен свободный. А, кстати, на каком языке ты общался с Бронсоном?

– С Вилли? Да он по-русски научен. С горем пополам, но балакает. И понимает все.

Подтвердились подозрения Пронина. Переводчик Бронсону был нужен только для солидности. К тому же ему было выгоднее держать в секрете свои познания в русском языке.

Они на цыпочках вошли в квартиру. Агаша уже проснулась и копошилась на кухне. Заслышав масляное шипение сковородки, Прокопий раскис. Оно и ясно, голод не тетка.

– Подкрепимся сейчас! – подмигнул ему Пронин.

– Хорошо живешь, чисто. Хотя баре в прежнее время поинтереснее устраивались, с выдумкой. В сравнении с ними бедновато у тебя.

– Да уж куда нам. Государство предоставило мне квартиру для работы и для отдыха от работы. И ничего лишнего.

Они прошли в пронинскую комнату.

– Текинский? – спросил есаул, взглянув на ковер.

– Слышу голос знатока! Да ты садись в кресло. Сейчас борща отведаем. Не возражаешь с утра-то, после бессонной ночи?

Куда там возражать! Пронин пробрался на кухню и знаками показал Агаше, что ей не следует показываться гостю.

Когда Иван Николаевич с кастрюлей в руках вошел в комнату – Прокопий спал, беззащитно отбросив голову назад. Пронин постелил на журнальный столик салфетку, достал из серванта две тарелки. Себе налил один половник, а гостю – полную тарелку.

– Прошу к столу! – крикнул Пронин, и есаул тут же открыл глаза.

Борщ ему пришелся по душе.

– Не наш, однако, не донской, но с чувством сварен.

– Ну теперь-то я тебя купил? Теперь-то расскажешь про американца?

– Легко живешь, Пронин! Думаешь, за тарелку борща я мать родную продам?

– Не мать родную, а заезжего пройдоху, который роет яму на товарища Сталина.

– Думаешь, для меня Сталин – икона? Думаешь, за Сталина я буду врагам глотки перегрызать? Нет, Иван, мы с тобой с разных берегов... Не моя это власть.

– Чем же тебе товарищ Сталин не по душе?

Казак аккуратно вытер губы льняной салфеткой. Он уже отдышался после борща и теперь поглядывал на коньячные рюмки, которые между делом наполнил Пронин.