Арсений Замостьянов - Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов

– Абсолютно все?

– Абсолютно! Таков мир капитала в стадии высокого развития!

– Надо же, за один доллар... Хорошо живут, сердечные.

Пронин теребил пальцами застежку кожаной папки.

– Добро. Будь по-твоему. Тогда такой вопрос. А вот при коммунизме – что будет у нас на прилавках? Колбаса, лодки с веслами, лыжные палки, розовая вода? Как бы ты обрисовал тот ассортимент?

Виктор даже удивился, что Иван Николаевич задает ему такие пустяшные вопросы.

– Всем известно, что при коммунизме каждый получит по потребностям. Значит, изобилие будет полным. Все, что душе угодно, будет на прилавках. И безо всяких денег вы сможете выбрать любой товар по своему вкусу. Любой товар и любую услугу.

Пронин ухмыльнулся:

– Любую услугу? Значит, и дома терпимости будут?

Но Виктора такими вопросцами врасплох не возьмешь!

– Иван Николаевич, вы что ж, меня за школьника держите? Коммунизм – это общество сознательной дисциплины. Преступность и всякие извращения вымрут до наступления светлого будущего. Проституции не будет! В ней не будет необходимости! Будет только бескорыстная любовь.

– Прекрасно. Прекрасно. Вот что значит – высокий уровень политграмоты! Примите, товарищ Железнов, от меня поощрение в устной форме. Значит, вы считаете, что в Париже и Нью-Йорке в наше время за деньги можно купить все. А при коммунизме столь же широкий ассортимент товаров можно будет выбрать бесплатно.

– Вот именно. – сказал Виктор уже не столь уверенно: он чувствовал, что Пронин куда-то клонит...

– Вот в этой папке находится предмет, который я ни за какие деньги не смогу купить ни на Манхэттене, ни на Елисейских Полях. И даже при коммунизме этого предмета в магазинах не будет.

– А у вас он есть?

– А у меня есть. В одном экземпляре, к сожалению. У тебя, между прочим, тоже есть этот предмет.

– Что же это за ценность такая? А, – догадался Железнов, – партбилет! Ну да, конечно. Это не продается.

– Ну, я надеюсь, партбилет можно будет получить и при коммунизме. Или ты считаешь, что с наступлением новой эры отпадет надобность в нашей партии? К тому же ни мне, ни тебе не нужен второй партбилет. Эта святыня должна храниться у сердца в единственном экземпляре. То, что находится в этой папке, я бы хотел купить. Я бы хотел, чтобы у меня было несколько таких вещиц. Но у меня она только одна. И купить вторую или третью невозможно. Ни за какие деньги! Тут не хватит даже всех сокровищ Гохрана!

Виктор почесал в затылке. Ничего не понятно!

– Ну вы и загнули, Иван Николаевич!

– Я никогда не загибаю! Я же из крестьянской семьи, да еще и из староверов! Загибы – это для вас, для городских. Для боцманов там всяких. Петровский загиб и прочие... А меня батя веревкой отучил сквернословить.

Пронин торжественно открыл папку. На стол выпала одна-единственная фотография. Пожелтевшая, старенькая. Но на ней можно было различить три фигуры в косоворотках. Скуластые лица, впалые щеки, бороды.

– Это мой отец с братьями. Единственная фотография. Остальное – в памяти. Крестьяне – кто не из зажиточных – редко фотографировались. Видишь, двое в лаптях. А один – барином, в сапогах. Старший брат. Василий Иваныч. У моего отца сапоги позже появились. Одни на всю жизнь – как фотография. Он как на ярмарке сапоги купил – так на руках их до дома нес. Не надевал! Испачкать боялся. Такая вот смешная история: сапоги – и боялся испачкать. Серьезная, капитальная вещь. И вот тебе то, чего не купишь ни в одном магазине, – фотографии отца, которого уже нет в живых... У меня одна такая фотография, у тебя – несколько. Но ни при коммунизме, ни в логове капитализма новых фотографий отца нам не дадут.

Отец Железнова погиб в Гражданскую. Но сейчас Виктор не хотел окунаться в воспоминания.

– Вы устали, вам отдохнуть надо, Иван Николаич. Я уж лучше вечером зайду.

– Это еще что за разговорчики! Отлагательства – это начало поражения. Что у тебя?

Виктор достал планшет, там были бумаги – обыкновенные тетрадные листки, исписанные мелким почерком молодого чекиста. Он не надеялся на память и всегда докладывал по бумажке – и по службе, и на партийных семинарах:

– В десять часов утра американский журналист Уильям Бронсон вышел из гостиницы «Метрополь» и направился в сквер у фонтана, что на площади Свердлова. Там он в течение десяти минут ходил вокруг фонтана и сидел на лавочке. Ни с кем в контакт не входил. Но поблизости от него нами замечен студент Поликарпов Евгений Фомич. Он читал газету на соседней скамейке. Ушел вскоре после появления Бронсона. Газету засунул в урну. С площади Свердлова Поликарпов отправился на юридический факультет университета.