— В понятии компромисса нет ничего унизительного, — возразил я. — Если пришлось бы выбирать между компромиссом и войной, я бы предпочел пойти на компромисс.
— Я имею в виду другое. Не компромисс между моим миром и Западом; я говорю о компромиссе между сегодняшним социализмом в России — могучим, реалистичным, имеющим всемирное значение, — и советским социализмом моей юности — идеалистическим, чистым и бескомпромиссным.
— Вы говорите не о социализме, — покачал я головой, — а о своей юности. Вы сожалеете не о том, что исчезли идеалы вашей молодости, а о том, что ушла сама молодость.
— Может, вы и правы, — согласился Сток.
— Еще бы. Все, что произошло со мной за последние несколько недель, обязано лишь этой печальной зависти и восхищению, которые старость испытывает перед молодостью.
— Посмотрим, — задумчиво сказал Сток. — Через десять лет станет ясно, какая из систем сможет предложить своим гражданам более высокий уровень жизни. Мы увидим, кто осуществит экономическое чудо. Мы увидим, кто к кому будет ездить за лучшими потребительскими товарами.
— Мне приятно убедиться, что вы поддерживаете идею о мирном соревновании двух систем.
— Ты слишком гонишь, — бросил Сток водителю. — Аккуратнее обгоняй грузовик. — С теплой улыбкой он снова повернулся ко мне: — А почему вы толкнули вашего друга Харви под автобус? — Мы совершенно спокойно уставились друг на друга. На подбородке у полковника виднелись порезы после бритья с крошечными точками крови. — Мы знаем, что вы пытались осуществить свои преступные намерения на границе и потерпели неудачу, так вы решили убить Ньюбегина в центре нашего прекрасного Ленинграда. Не так ли?
Я сделал еще один глоток «Рижского бальзама» и промолчал!
— Что вы собой представляете, англичанин, — платный убийца, наемный киллер?
— Как и любой солдат, — пожал я плечами.
Сток задумчиво посмотрел на меня и наконец кивнул. Мы ехали в сторону аэропорта по невообразимо длинной дороге; она завершалась каким-то странным монументом, которого раньше мне не приходилось видеть. Свернув вправо, мы миновали въезд в аэропорт. Водитель подъехал к широкому шлагбауму и посигналил. Солдат отвел его, и мы въехали на летное поле; покачиваясь на стыках бетонных плит, мы направились прямо к самолету «Ил-18», который прогревал турбины. Из-за отворота черного гражданского пальто Сток извлек мой паспорт.
— Я забрал его в гостинице, мистер... — он заглянул в него, — мистер Демпси.
— Благодарю вас, — сказал я.
Сток не сделал попытки выпустить меня из машины. Он продолжал болтать, не обращая внимания на то, что мощный поток воздуха от турбодвигателей заставлял нашу машину покачиваться на рессорах.
— Попробуйте представить себе, англичанин, две мощные армии, которые расположились друг против друга в каком-то отдаленном пустынном месте. Ни у той, ни у другой нет приказа к действию, и они даже не подозревают о присутствии друг друга. Вы понимаете, к каким приемам прибегают армии: далеко от передовой линии выкинуты дозорные, вооруженные биноклем, детектором радиации и пулеметом. За ними сосредоточена бронетехника, боевые машины пехоты и так далее — вплоть до зубных врачей, генералов и икры. Так что эти люди, пусть даже они не блещут особым интеллектом, представляют собой самые кончики пальцев вытянутых конечностей армии, и именно им предстоит решать в случае необходимости, и причем очень быстро, следует ли протянуть дружескую руку или нажать на спусковой крючок. И в зависимости от их решений армии то ли этим вечером разобьют бивуаки и их солдаты будут рассказывать друг другу байки, пить водку, танцевать и врать женщинам; то ли эти армии, ощетинившись, постараются превратить друг друга в ошметки самым эффективным образом, который только можно себе представить.
— Вы неисправимый романтик, товарищ полковник, — усмехнулся я.
— Может, так и есть, — согласился Сток. — Но только не пытайтесь второй раз повторять этот номер с переодеванием своих людей в советскую форму. Особенно в моем районе.
— Я не делал ничего подобного.
— Вот и не пытайтесь сделать даже в первый раз, — отрезал Сток. Он открыл дверцу со своей стороны и щелкнул пальцами.
Водитель быстро обежал вокруг машины и придержал дверцу. Протиснувшись мимо Стока, я вылез из салона. Он уставился на меня с бесстрастием Будды и хрустнул суставами пальцев. Затем протянул открытую ладонь, будто ожидая, что я положу в нее что-нибудь. Обмениваться с ним рукопожатием я не собирался и, поднявшись по ступенькам трапа, вошел в салон самолета. В проходе стоял солдат-пограничник, тщательно изучая паспорта пассажиров. Я смог перевести дыхание, лишь увидев под собой простор Балтийского моря. И только тогда я понял, что продолжаю сжимать в руке фляжку Стока. Снежные заряды летели навстречу самолету, как орды саранчи. Оттепелью и не пахло.
Читать дальше