Леонид Николаев - Феникс

Тридцать одна минута девятого… Тридцать две… Тридцать три…

Ветер очень холодный. Несет по Шон-гаузераллей морозную пыль. Метет мостовую. Нет, это не пыль. Это снежная поземка. Серая. Колючая. Стынет Берлин.

Тридцать шесть…

Ветер нестерпим. Лучше уйти за выступ. За старый камень. Но Берг не заметит. Проскочит мимо. В темноте можно потерять друг друга.

Сорок… Все стихает. Тишина. Люди бегут мимо, торопятся. Говорят что-то, а может, не говорят. Саид не слышит. Безмолвие. Нет Берга. Берг не пришел…

Глаза рыщут в темноте. Хватают прохожих, впиваются в них, отбрасывают: не он. Не он.

И Саид останавливается.

Берг не придет!

Снова путаница. Снова потеряна ясность…

А по Шонгаузераллей летит ветер. Пронизывает насквозь. Ужасно темно и холодно.

8 часов 30 минут.

Время отступило назад.

Ольшер сидит в своем кабинете. Он уже не тот Ольшер. Синее от усталости лицо. Нервы работали последние часы с перенапряжением. Капитан боролся с несчастьем. А это изнурительная борьба. Глаза исчезли. Прежние глаза. Ушли куда-то вглубь. Утонули. И видны только впадины. Две темные ямы. Никого не сверлит взглядом Ольшер, никого не изучает. Он, кажется, вообще не смотрит. Только догадывается, что рядом люди.

Рядом штурмбаннфюрер Дитрих. Свидетель падения начальника «Тюркостштелле». Ольшер еще не упал. Но ниточка, на которой он держится, должна оборваться. Звонок от Шелленберга — и все.

— Я не рискую сам действовать, — говорит устало Ольшер, — преступление выходит за пределы интересов отдела и даже управления. Это касается интересов рейха. Всякая односторонняя мера может усугубить положение, нарушить систему контроля политической полиции, способствовать исчезновению следов. Нужна профессиональная работа… Надеюсь, мотивы, которыми я руководствуюсь, ясны?

— Вполне, капитан… Факт преступления установлен?

— Да… Заключение технической экспертизы… И многое другое…

Ольшер протягивает майору листок бумаги с текстом на машинке. Коротким текстом. Дитрих пробегает по нему глазами. Останавливается на подчеркнутой карандашом фразе: «Копирка использована под четвертый экземпляр».

Дитрих бросает взгляд на Ольшера. С жалостью и испугом — завтра, вероятно, капитана здесь уже не будет. Вообще не будет. Лучше исчезнуть ему заблаговременно. Воспользоваться собственным пистолетом.

— Вам нужно куда-нибудь поехать, господин капитан? — спрашивает Дитрих и поднимается с кресла, огромный, тяжелый.

— Да… к бригаденфюреру…

— Придется воздержаться. На час, не больше. Я попрошу вас отключить телефоны отдела на это время. Сотрудникам не покидать свои комнаты…

Ольшер кивает. Едва заметно. Кажется, он теряет последние силы.

8 часов 50 минут.

Отдел был отключен от сети в восемь сорок три. В восемь сорок подруга Надие, дежурная по приемной, позвонила ей из соседней комнаты. Успела сказать:

— Надие, родная… У капитана пропал какой-то важный документ… Скорее приезжай… Мне почему-то очень страшно… Здесь гестапо…

— Еду.

Она не поехала. Вернулась к тахте, на которой лежала до этого. Села. Обняла руками голову и так застыла.

Прошли минуты. Теперь уже короткие минуты. Такие же короткие, как весь день. Как все последние дни. Она ничего не успела сделать. Не успела рассказать Саиду то, что хотела. И это самое ужасное.

За стеной кто-то играет на рояле. За дальней стеной — внизу или наверху. Не играет, а бьет поочередно то один, то другой клавиш. Учится. Неужели сейчас можно учиться музыке? Какая нелепость. Только сумасшедшие способны готовить себя к завтрашнему дню. Его нет, завтрашнего дня.

Надие подмывает броситься к стене, забарабанить кулаками. Закричать: «Перестаньте! Перестаньте играть! Это невыносимо!» Но она даже не поворачивает головы. Не пытается крикнуть. Ее предупредила хозяйка, когда сдавала комнату, — у соседей инструмент.

Пальцы сжимают голову. Сначала это больно, даже очень больно. Потом боль стихает. Только ощущение тяжести. И тихий звон в ушах.

Она очнулась, когда внизу, на лестнице, застучали сапоги. Много сапог. Кто-то поднимался по ступенькам. Надие не спросила себя — кто?

Решимость мгновенно охватила ее. Подбежала к двери. Прильнула. Прислушалась: шаги становились явст-веннее. Повернула второй раз ключ в замке. Накинула цепочку.

Потом на цыпочках, будто кто-то мог уловить ее шаги, вернулась к столику, что приютился у тахты, вынула бумагу, принесенную Саидом. Бросила в камин. Зажигалкой запалила.