Станислав Гагарин - Разрешение на проезд в спальном вагоне

— Прошу ко мне, — сказал Исидор Матвеевич, когда Леденев приблизился. — Негоже вам в толпе тискаться, а мне пива еще поднесут, угощайтесь пока, вот и стакан чистый.

Юрий Алексеевич, несколько удивленный свежим видом старика и его присутствием во Дворце культуры, присел на стул.

— По какому случаю праздник, Исидор Матвеевич? И не есть ли это измена «бормотушке»?

— Никак нет, Юрий Алексеевич. Пиво идет по особь-статье. А пришел я сюда согласно своим правилам: раз в неделю на одетых людей глянуть, чтоб не одичать вконец среди пляжных голяков. Обычное сегодня мое правило. А пиво вы пейте.

— Спасибо, — сказал Леденев и наполнил стакан. — Пиво я люблю. Угощение за мной. Я ведь еще и за знакомство с «бормотушкой» отблагодарить вас должен.

— Стоит ли об этом говорить? Для хорошего человека мне ничего не жалко.

— А как вы различаете их, Исидор Матвеевич, плохих и хороших?

— Это простое дело. По глазам.

Леденев вдруг увидел, что в буфет вошел Кравченко и еще один человек, который что-то горячо втолковывал инженеру. Тот слушал его внимательно, медленно водил головой по залу, то ли место искал свободное, то ли увидеть кого хотел.

Потом Леденев и сам не мог объяснить себе, почему он задал деду Еремею вопрос именно в этот момент, хотя Корда и относил это за счет закрепившихся в определенной комбинации внешних и внутренних связей, соответствующего настроя психики, словом, вполне научно раскладывал все по полочкам.

Но вопрос был задан Юрием Алексеевичем именно в том миг, когда в буфете появились эти двое.

— Интересно, — сказал Леденев, — а по незнакомым, впервые увиденным глазам, Исидор Матвеевич, вы можете определить сущность человека?

Дед Еремей кивнул и поднес стакан ко рту.

— Видите этих двоих? — показал глазами Леденев на Кравченко и его спутника. — Хорошие они или плохие?

Рука Исидора Матвеевича, державшая стакан с пивом, чуть дрогнула. Дед Еремей медленно опустил стакан на стол и быстро глянул на Леденева.

Юрий Алексеевич с любопытством смотрел на старика.

— Который из них вас интересует, начальник? — спросил Исидор Матвеевич.

— Худощавый, тот, что впереди.

— А, лектор… С этим проще. Я ведь его сегодня слушал. Этот человек — большая умница. Но характером слаб, твердости в нем мало, мягкотел он характером, а вообще — добрый.

— Вы и никелем интересуетесь? — спросил Леденев.

— Случайно, — равнодушно ответил дед Еремей. — Буфет был закрыт, вот и зашел в зал, убить время.

— А что про второго скажете?

— А он спиной ко мне стоит. И потом, дорогой начальник, за такие фокусы в цирке деньги берут, а вы вот задарма хотите. Хватит с вас и пива бесплатного.

Старик зло сощурился и пристально смотрел на Леденева.

— Возьмите за пиво, — сказал Юрий Алексеевич, доставая деньги.

«Зачем я связался с ним, с этим пропойцей?» — подумал он и внутренне улыбнулся, потому как вдруг получил второй сигнал за последний вечер.

Старик неожиданно рассмеялся.

— Вот я и подловил вас, Юрий Алексеевич, — сказал он. — Ведь сказал нарочно, чтоб на вас поглядеть и еще раз убедиться. Нет, не ошибся, доброй вы души человек, и работа на вас не повлияла. А деньги спрячьте. Напоите меня пивом в следующий раз. Вы ж теперь наш постоянный житель, трубежанин. Пейте, пейте еще.

— Ну, спасибо, — сказал Леденев, краем глаз продолжая следить за Кравченко и его спутником, которые уселись за столик в другом ряду. К ним тотчас же подошла женщина в переднике, ее Леденев до того в зале не видел.

Вскоре и за тем столом, где сидели эти двое, появилось пиво.

— Пойду, — сказал Леденев, поднимаясь. — Спасибо, что приветили, Исидор Матвеевич.

— Пустяшное дело. Вы ко мне, ко мне забегайте. Для вас особую питьевину сооружу, приходите.

Леденев пересек фойе и вошел в мужскую комнату. Когда он стоял у писсуара, к соседнему подошел Володя Кирюшин.

— Вы видели в буфете Кравченко и того, кто с ним? — негромко спросил Юрий Алексеевич, не глядя на помощника.

— Видел.

— Ты давай — за инженером, а напарник твой — за тем. Доклад по телефону, в гостиницу. Я буду часа через полтора. Того, второго знаешь?

— Знаю, — ответил Кирюшин.

— Скажите, Михаил Петрович, вы, действительно, настолько любили покойную Марину Бойко, что готовы были оставить жену и двоих детей?

Инженер Травин тяжело вздохнул, приподнялся в кресле, куда усадил его начавший допрос Корда, и вытер лоб смятым уже платком.