Питер О`Доннел: Недоступная девственница

— Нет, я просто так… Вы находитесь в моем доме, Модести, а сейчас поздно, темно…

— Ясно. О моей репутации, Джайлз, можете не беспокоиться, — перебила его Модести.

— Извините, — смущенно заморгал он. — Я не о том… Просто мне не хотелось ставить в неловкое положение супругов Мбарака. Джон и Ангел — очаровательные люди. Хотя не отличаются широтой взглядов. Но они очень религиозны…

— Как и подобает миссионерам. Не беспокойтесь. Как только я услышу шум мотора, я вернусь к ним в дом, но вряд ли они подозревают вас в желании совратить меня. — Она взяла было кофейник с плитки, на мгновение замерла и, с любопытством поглядев на доктора, спросила: — Это ведь не входит в ваши намерения, Джайлз?

Он провел рукой по своим взъерошенным волосам и улыбнулся.

— Вроде бы нет. — И смущенно добавил. — Как-то некогда было даже об этом задуматься. А к тому же у меня небогатый опыт в смысле умения навязать молодым красавицам свою злую волю. Слишком много времени ушло на подготовку к экзаменам.

— Просто время от времени надо было откладывать учебники в сторону — девушки нашли бы вас весьма симпатичным.

— Такое бывало, — отозвался он и без тени тщеславия. — Мне случалось иметь дело с очень милыми особами. Только вот они были не из тех, кто любит ложиться в постель. У них возникали то те, то эти проблемы, и им очень хотелось, чтобы рядом кто-то оказался и внимательно выслушал их и подержал бы за руку. Потом, когда я получил диплом и занятия оказались позади, ситуация с женщинами не очень изменилась.

— Правда? Вам следовало бы проявлять больше настойчивости, Джайлз.

— Правда? Даже не знаю… Я никогда не умел разыгрывать женский гамбит, где главной уловкой была неприступность. Похоже, я тем самым кое-что упустил, потому как начинал общаться с девушками, только если мне казалось, что я им интересен.

— Наверное, вы действительно кое-что упустили, — сказала Модести, поворачиваясь от плитки. — Но я, пожалуй, ошиблась, когда сказала, что вам следовало проявлять больше настойчивости. Хищные самцы теперь идут по десятке пенни за десяток. В вашем простодушии есть свой особый шарм. — Она налила ему кофе и добавила. — И пожалуй, есть смысл оставаться самим собой, Джайлз. Возможно, вы не заведете таким способом слишком много подруг, зато те, с кем вы все же познакомитесь, доставят вам куда больше радости.

Она подавила желание по-матерински взъерошить ему волосы, проходя мимо его стула. Ей показалось, что она и так уже слишком опекает его, едва ли не покровительствует. Между тем Джайлз Пеннифезер не нуждался в покровительственном отношении. Это был открытый, жизнерадостный человек, который за последние десять дней сделал в ее присутствии столько полезного людям, сколько она сама не сделала за всю свою жизнь.

— Вот ваш кофе, — сказала она. — Пейте и ложитесь спать. Вы и так страшно устали. А я и Ангел подежурим в больнице.

— Устал? Нет, Модести, я вовсе не устал.

Она встала, взяла с умывальника его зеркальце для бритья и сунула ему под нос.

— Вот, пожалуйста, полюбуйтесь. Вы совсем осунулись. Эти две недели вы работали на износ.

Он посмотрел на свое отражение, увидел лицо со впалыми щеками и удивленно воскликнул: «О Господи!» Модести была буквально растрогана его реакцией — он действительно понятия не имел о том, как вымотался, потому что просто не думал о себе. Она с трудом удержалась от нового искушения: обнять его и положить его голову себе на плечо. Джайлз Пеннифезер был, пожалуй, наименее светским из всех мужчин, которых она когда-либо встречала. Неловкий, эксцентричный, порой раздражающий и всегда безнадежно честный. Во многих отношениях глупец, но она им просто восхищалась, а очень немногие мужчины в мире вызывали у нее такое чувство.

Как только он поел, то сразу же заснул, и Модести пришлось поднимать его, вести в спальню, поддерживая его обвисшее тело на несгибающихся ногах. Она уложила его на кровать, сняла туфли и прикрыла одеялом. После этого в домик явился гонец, который на ломаном английском передал старательно заученное сообщение, что чета Мбарака задержится в деревне, куда они поехали, до утра, и они там общаются с полицейскими. Гонец говорил на таком ломаном английском, что Модести поняла: расспрашивать его бесполезно, так как она все равно толком не поймет, что он хочет сказать, и постарается выдать желаемое за действительное.

Кроме того, Модести поняла, что теперь ей придется провести в больнице на дежурстве всю ночь, но это никак ее не огорчило. Она сможет немного вздремнуть, пока Мария Кафула будет следить за порядком. Мария отличалась медлительностью, но и надежностью, да и теперь, когда экстренная ситуация, вызванная случаем с автобусом, отошла в прошлое, напряжение пошло на убыль.