Питер О`Доннел: Единорог

Тут, в долине, вообще традиционная воинская дисциплина и вытягивание по стойке «смирно» с четким козырянием были не в почете. Либманну стоило определенных усилий, чтобы мириться с этим, и ему подчас очень хотелось вернуться к привычным армейским правилам взаимоотношений между начальством и подчиненными, но он все же брал себя в руки. В конце концов, Карц знал, как добиться нужных ему результатов.

— Сколько времени вы с нами, Картер? — спросил водителя Либманн.

— Восемь недель, — отозвался тот. — Я был одним из первых.

Джип ехал вдоль узкой речушки, огибавшей гору, а затем исчезавшей под камнями, ехал мимо гор, увенчанных снежными шапками и возвышавшихся на двадцать тысяч футов. Слева шли ряды металлических каркасных домиков, покрытых листами асбеста. За этими бараками, через всю долину, которая в ширину тут достигала полумили, раскинулся стрелковый полигон.

Сейчас от бараков двигалась группа людей, одетых точно так же, как Картер. Они направлялись туда, где долина резко сужалась примерно до двухсот футов, чтобы потом снова сделаться шире.

— Эти запаздывают, — заметил Хамид, глядя на нестройную толпу. — Большинство уже, наверно, на месте. — Он чуть подался вперед и обратился к Картеру. — Как они относятся к этому развлечению?

— Многие одобряют, — равнодушно отозвался тот. — Им нравится, как работают Близнецы. Хотя тоже мне невидаль.

На худом суровом лице Либманна появилось нечто похожее на любопытство.

— А вам, значит, это неинтересно, Картер? — спросил он.

— Чего там такого особенного. — На лице Картера появилась змеиная улыбка. — Если мне хочется поразвлечься, я уж лучше схожу в бордель. — Он кивнул головой в сторону дворца, до которого от них было с полмили. — Сегодня у меня одноразовый билет, а с понедельника могу выбрать себе киску на всю ночь. Я уже приметил одну малайку, говорят, она выворачивает мужика наизнанку.

Суррат хмыкнул. Ноздри Либманна чуть дрогнули. Ему это совсем не нравилось. Он показал рукой вперед, на узкую горловину, и спросил Картера:

— А это, значит, не вызывает у вас никаких острых ощущений? Так, что ли?

— Нет, почему же, — вяло протянул Картер. — Но раньше хоть можно было заключать пари. А теперь на Близнецов и поставить-то толком нельзя.

— Значит, вас совершенно не волнует, что один из ваших… — Либманн на какое-то мгновение запнулся в поисках верного слова, потом продолжил: — Один из ваших друзей-товарищей будет убит.

Джип замедлил свое продвижение. Картер повернулся к Либманну и презрительно поморщился.

— Тут нет никаких товарищей, — сказал он. — И вы сами это отлично знаете.

— Наверно, — коротко сказал Либманн, после чего выбрался из джипа. Вместе с Сурратом и Хамидом он поднялся по каменистому склону и оказался на своеобразной сцене, плоской, имевшей форму круга. С одной стороны высилась уступами каменная стена, напоминавшая амфитеатр арены, где устраивается бой быков. С другой стороны, напротив, не было ничего. Там начинался обрыв высотой футов в двадцать, дно которого было усеяно острыми камнями.

Арена была пуста, зато склон-амфитеатр был заполнен огромным количеством людей — их собралось несколько сотен. Одни сидели, другие стояли, ожидая, когда начнется то, ради чего их всех созвали. Опоздавшим приходилось карабкаться выше, устраиваться на маленьких выступах.

С этой трибуны доносился причудливый гул голосов. Либманн направился к пустому пространству на одном из нижних ярусов. Он хотел проверить, не осмелился ли кто-либо нарушить строжайший запрет и не ведется ли разговор на каком-то недозволенном языке. Но нет, все говорили, как и полагалось, по-английски, хотя подчас с таким акцентом, что узнать язык было очень непросто.

Другие командиры уже разместились там — недалеко от арены, чуть в стороне от своих подчиненных. Суррат, потевший под лучами жаркого солнца, вытер шею платком цвета хаки и, кивнув в сторону зрителей, сказал с усмешкой:

— Неплохо смотрятся разбойнички.

Либманн обвел холодным взглядом скопище лиц. Публика процентов на семьдесят состояла из арабов и азиатов. Там были индийские горцы, суданцы, монголы, китайцы. Попадались и лица европейцев — загорелые, но тем не менее заметно контрастировавшие по цвету с представителями более южных национальностей.

Либманн с холодным удовлетворением отметил, что никто не думал группироваться по этническому признаку. Не было отдельных островков британцев, американцев, алжирцев, южноамериканцев. Даже двое представителей Австралии, страны с особым комплексом национальной обособленности, сидели порознь. s