Богомил Райнов - Умирать — в крайнем случае

Ровно в назначенный час черный «плимут» появляется в условленном месте, на несколько секунд останавливается, и я оказываюсь рядом с Мортоном. Машина выезжает на Стренд, переезжает Темзу по мосту Ватерлоо и углубляется в лабиринты Южных кварталов.

Название «Южные кварталы» может вызвать представление о юге, даже об экзотике у тех, кто не бывал на этой обширной лондонской территории. Мы едем вдоль реки, которая, впрочем, не видна, а лишь угадывается по веренице высоких портовых кранов, вздымающих над крышами свои хоботы. Потом сворачиваем в какой-то узкий проход между глухими фасадами складов и фабричными корпусами, слабо освещенными желто-зеленым светом газовых фонарей. Въезжаем в другую улицу, сворачиваем в третью. И всюду все те же глухие фасады, подслеповатый свет фонарей и узкие безлюдные тротуары. Такое впечатление, словно мы плутаем по мертвому городу.

Наконец-то мы выбираемся из очередного закоулка, чтобы оказаться на небольшой площади, зажатой ржавыми оградами и брандмауэрами складских помещений. «Плимут» останавливается перед двухэтажным кабаком, словно специально подготовленным для съемок фильма по роману Диккенса. Над входом в заведение висит вывеска со старательно нарисованным кораблем.

Горилла, на этот раз ловко исполняющая роль шофера, выскакивает из машины, чтобы открыть дверцу перед шефом, мне же представляется право выйти самому. Я вхожу в кабак, почтительно следуя за Мортоном, и вдруг из тишины пустынной вечерней улицы попадаю в скученность и галдеж ярко освещенного помещения. Парни и девушки с длинными всклокоченными волосами, в потрепанных джинсах, пожилые господа и дамы в скромных элегантных нарядах, квартальная шушера плюс скромный по составу, но оглушительный по производимым звукам оркестр из двух аккордеонов и одного банджо — все это ютится на нескольких квадратных метрах и усиленно хлещет пиво, хохочет и вопит, — нет, это вам не «Белый слон», этот Мортон просто спятил.

К счастью или несчастью, он еще не совсем спятил, поскольку подходит к стоящему за стойкой хозяину заведения и делает мне легкий, но красноречивый жест, указывая на узкую лестницу в глубине заведения, которую я только сейчас замечаю.

Мы поднимаемся наверх, стараясь не стукаться головами о низкий сводчатый потолок, и снова оказываемся в царстве тишины и уюта. Столики накрыты белоснежными льняными скатертями, на них фарфор и серебряные приборы, маленькие вазочки с цветами. Небольшие оконца выходят на реку с тусклыми вечерними тенями на воде и темными корпусами барж.

Пожалуй, тишина в этом заведении — не особенно ходкий товар, а может, предлагается за очень высокую цену, потому что, если не считать две пожилые пары, ресторан пуст. Мы устраиваемся в углу возле окна и, поощряемые обходительностью кельнера, начинаем изучать меню.

Ужин проходит почти в полном молчании, нарушаемом порой банальными фразами; их произносит главным образом американец.

— Этот ресторанчик — на редкость спокойное место, — изрекает мистер Мортон.

Или:

— Этот дождик так заладил, что, видно, не перестанет до мая.

Впрочем, лично меня длинные паузы и ничего не значащие фразы не особенно беспокоят, мне давно известно, что серьезные люди приступают к серьезным темам лишь за кофе. И я не ошибаюсь.

— Я хотел сообщить вам кое-что, о чем неудобно говорить по телефону, — уведомляет меня американец. — Посылка прибыла в Вену этим утром, операция окончена.

Он бросает на меня беглый взгляд, чтобы оценить впечатление, которое произвела на меня эта важная информация. Я встречаю ее, сохраняя полное спокойствие, и даже нахожу в себе силы пробормотать:

— Слава богу!

Хотя для меня это означает «черт побери».

— Да, с этой историей наконец-то покончено, мистер Питер, — произносит Мортон, отпивая глоток кофе.

И тут же добавляет:

— Естественно, не без вашей ценной помощи.

Низкий бас звучит безучастно. И, может быть, как раз именно эта безучастность, какой бы она ни казалась непринужденной, порождает в моем сознании вопрос. Неужели столь безучастное отношение к столь желанной победе в порядке вещей?

В конце концов, может, это вопрос темперамента. Может быть.

Мы допиваем кофе в полном молчании. А когда американец платит по счету, я решаюсь спросить:

— И это все, что вы хотели мне сообщить?

— А вы что ожидали? — смотрит на меня шеф с любопытством.

— Ничего особенного. Но вы сказали по телефону, что сообщите «хорошие новости», а до сих пор я узнал только одну.