Борис Соколов - Абхазская повесть

Наконец революция! Как ждали ее лучшие сыны Абхазии. И вот она пришла. Но в первые месяцы власть захватили меньшевики. Пришел Октябрь, опять вспыхнуло восстание — в Абхазии установилась Советская власть.

Недолго была она у нас — полтора месяца. И снова — меньшевики. Почти три года продолжался разгул реакции, террор. Наступил март двадцать первого года. Войска Красной Армии в Сухуме. Абхазия становится Советской! Теперь уже навсегда.

Что оставило нам далекое прошлое? Развалины замков и крепостей! Что дала царская Россия? «Голодное» шоссе, построенное голодными, среди которых был чернорабочий Пешков, наш Горький! Вы помните его «Рождение человека»?

Елена Николаевна кивнула головой.

— «Над кустами, влево от меня, качаются темные головы: в шуме волн моря и ропоте реки чуть слышно звучат человеческие голоса — это «голодающие» идут на работу в Очемчиры из Сухума, где они строили шоссе», — закрыв глаза, на память процитировал Константиниди… — И замечательные слова: «Превосходная должность — быть на земле человеком, столько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении перед красотою»… Подождите немного, и вы не узнаете Абхазии. Уже сейчас она другая, вся в стройках. Кто-то из древних сказал: «Кто напился воды в Келасури — тот вернется в Абхазию, страну Души»! Вы тоже, побывав, вернетесь!

— Вы хорошо рассказываете и любите свой край! — снова заметил Обловацкий.

— Как же можно не любить свою землю? — ответил Константиниди, подняв на него глаза.

— Простите, Вы абхазец?

— Нет, я грек. Я здесь родился, здесь прошли мое детство, юность. Здесь мне лучше, чем грекам, живущим в Греции. И я люблю Абхазию — край, где живут абхазцы и грузины, греки и армяне, эстонцы, русские и сваны, и даже негры. И все это на двухстах километрах побережья.

— Негры? — удивился Обловацкий.

— Да, негры! Попробуйте спросить у них, откуда они пришли, — это вызовет обиду. Абхазия — их родина. Вы разрешите? — спросил он у Елены Николаевны, доставая портсигар. Она кивнула головой. — А наша природа, — продолжал он, — вечное лето! Круглый год цветут розы, а земля и море дают человеку все. И день и ночь неумолчно шумит ночной прибой.

— Кто это так патетически говорит о море?

В дверях купе стоял Жирухин, за ним незнакомый человек, которого Елена Николаевна мельком видела в вагоне.

С верхней полки свесилась голова Майсурадзе:

— Одиссей! Ты говоришь как твой отец Гомер. Он засмеялся.

— О чем же все таки вам говорил Констанзтиниди? — спросил Жирухин. Он сел и потянул за рукав незнакомца.

— О, я узнала историю Абхазии! — ответила Елена Николаевна.

— И это Вам поможет в вашей служебной командировке? — с иронией спросил Майсурадзе. — Кстати, Вы, конечно, шутили, говоря о деловой поездке?

— Нет, я еду по личному делу, мой… — она на мгновение запнулась, но взяла себя в руки и уже тведо сказала: — Мой муж ранен в Сухуме..

Все посмотрели на нее. Увидев удивление на их лицах, она повернулась к Константиниди:

— Да, ранен. Вот видите, что бывает в этом земном раю!

— Как это могло случится? — спросил стоявший в дверях незнакомый ей человек.

— Кто он, ваш муж?

Майсурадзе спрыгнул с полки и сел рядом с ней.

— Чекист и ранен при выполнении служебного задания. Я… — она хотела что-то сказать, но опустила голову и заплакала.

— Э, это не годится! — Майсурадзе наклонился к ней.

— Успокойтесь, ну, успокойтесь, пожалуйста! — заговорили все сразу.

— Он жив? — допытывался Майсурадзе.

— Не знаю, — не поднимая головы, прошептала она.

— Конечно, жив! — уверенно решил Константиниди.

Желая нарушить тягостное молчание, Майсурадзе вспомнил, что надо бы поесть и предложил пойти в вагон-ресторан. Все ухватились за это предложение. Позвали и Русанову, но она отказалась.

Попутчики ушли. Она осталась одна, и к ней сразу вернулось тоскливое чувство одиночества и страх перед неизвестным будущим. Она легла, повернулась к стене, задумалась и не услышала, как отворилась дверь. Кто-то сел рядом.

— Кто это? — вздрогнула она, резко обернулась и удивилась, увидев незнакомца, приходившего с Жирухиным.

— Я слышал, что Вы едете к раненому мужу, — не торопясь, сказал незнакомец. — Послушайте моего совета! Не говорите о таких вещах незнакомым вам людям. Вы сказали, что он чекист. Положение мужа обязывает вас ко многому, а к осторожности — особенно!

— Но кто вы? — спросила она, пораженная этим советом.