Джон Гришэм - Дело о пеликанах

— Это был Главный судья Рэнниен, — сказал Коул, бросая трубку. — Он в полном расстройстве чувств и хочет встретиться с вами сегодня после обеда.

— Скажи ему, чтобы записался на прием.

— Я сказал ему, чтобы он был здесь завтра в десять утра. У вас заседание кабинета в десять тридцать и Совета национальной безопасности в одиннадцать.

Не поднимая глаз, президент сжимал клюшку и изучал следующий мяч.

— Я не могу ждать. Как насчет опросов общественного мнения?

Он аккуратно ударил с размаха по мячу и наблюдал за ним.

— Я только что говорил с Нельсоном. Он провел два опроса после полудня. Компьютер сейчас обрабатывает результаты, но он считает, что рейтинг составит около пятидесяти двух или пятидесяти трех.

Игрок в гольф на секунду оторвал взгляд от мяча и улыбнулся, а затем вновь сосредоточился на игре.

— Каков он был на прошлой неделе?

— Сорок четыре. Это благодаря шерстяной кофте без галстука. Как я и говорил.

— Я думал, что сорок пять, — сказал президент, послав желтый мяч точно в лунку.

— Да, вы правы. Сорок пять.

— Это наивысший результат за…

— Одиннадцать месяцев. Мы не поднимались выше пятидесяти со времени инцидента с южнокорейским лайнером в ноябре прошлого года. Этот кризис нам на пользу, шеф. Люди шокированы, хотя многие из них рады уходу Розенберга. И вы находитесь в самой гуще событий. Просто великолепно.

Коул нажал на мигавшую кнопку и взял трубку. Не сказав ни слова, он бросил ее на место, поправил галстук и застегнул пиджак.

— Время пять тридцать, шеф. Войлз и Глински ждут.

Президент ударил по мячу и следил, как тот катится. Мяч прошел в дюйме справа, и он сделал недовольную гримасу.

— Пускай ждут. Давай устроим пресс-конференцию в девять утра. Я возьму Войлза с собой, но не дам ему раскрыть рта. Заставлю его стоять сзади. Я приведу кое-какие дополнительные детали и отвечу на несколько вопросов. Телевидение сразу даст это в эфир, как ты думаешь?

— Конечно. Хорошая идея. Я займусь подготовкой.

Президент снял перчатки для гольфа и швырнул их в угол.

— Пригласи их, — сказал он, аккуратно поставив клюшку к стене и надев ботинки.

Как обычно, он переодевался шесть раз за день и теперь был в двубортном клетчатом костюме с красно-зеленым галстуком в крапинку, составлявшим его кабинетный наряд. Пиджак висел на плечиках у двери. Он сел за стол и сердито уставился в какие-то бумаги. Кивнул Войлзу и Глински при их появлении, однако не встал и не протянул руки для приветствия. Они сели напротив стола, а Коул остался стоять на своем излюбленном месте, как часовой, которому в любой момент может потребоваться стрелять. Президент сжимал пальцами переносицу, как будто напряжение этого дня обернулось для него мигренью.

— Это был долгий день, господин президент, — сказал Боб Глински, чтобы нарушить холодное молчание.

Войлз смотрел в окно. Коул кивнул, и президент сказал:

— Да, Боб. Очень длинный день. И на ужин у меня сегодня приглашено целое стадо эфиопов, так что давайте покороче. Начнем с тебя, Боб. Кто убил их?

— Я не знаю, господин президент. Но я заверяю вас, что мы тут ни при чем.

— Ты заверяешь меня, Боб? — спросил он почти молитвенно.

Глински воздел свою правую руку над столом.

— Я клянусь. Как на могиле моей матери, клянусь.

Коул самодовольно кивнул, как бы поверив ему и как будто его одобрение значило все.

Президент уставился на Войлза, чья приземистая фигура в громоздком френче занимала все кресло. Директор медленно жевал резинку и презрительно посматривал на президента.

— Результаты баллистической экспертизы, вскрытия?

— Они у меня, — сказал Войлз, открывая свой «дипломат».

— Расскажите в двух словах. Я прочту их потом.

— Пистолет небольшого калибра, вероятно, пять с половиной миллиметров. Как показывают пороховые ожоги у Розенберга и сиделки, стреляли в упор. Про Фергюсона сказать трудно, но выстрелы были сделаны с расстояния не более тридцати сантиметров. Мы не присутствовали в момент стрельбы, вы же понимаете. По три пули в каждую голову. Из головы Розенберга извлечены две, третья обнаружена в его подушке. Похоже, что он и сиделка спали. Пули одного типа, выпущены из одного и того же пистолета, одним и тем же стрелком, очевидно. Подробные результаты вскрытия готовятся, но они ничего нового не дадут. Причины смерти вполне очевидны.

— Отпечатки пальцев?

— Никаких. Мы все еще ищем, однако уже сейчас ясно, что сработано очень чисто. Представляется, что он не оставил после себя ничего, кроме пуль и трупов.