Инна Тронина - Время «Ч»

Дмитрий зачем-то вырвал из блокнота листок, крупно написал даты жизни Валентина Максимовича: «28.2.1929 – 22.8.1991» и положил на одеяло. Посидел рядом, наблюдая, как оживают черты усопшего в бликах свечного пламени. Лицо Додонова стало незнакомым, новым, каким не было никогда. Всегдашняя тревога, испуг, недоверие ушли с него, а остался только вселенский покой. Похоже, наконец-то Валентину Максимовичу было по-настоящему хорошо, и он уже ничего не боялся…

Потом Дмитрий вышел к остальным, достал банку австрийского пива и положил себе на тарелку жареных грибов с картошкой. Пименов вернулся за стол, тоже выпил пива. Потом, пожевав засахаренный апельсин, он поднял глаза на собравшихся.

– Слыхали новость? Застрелился министр внутренних дел.

– Да? Точно? – удивился Ншан. – Разве его не арестовали?

– Видимо, не успели, – предположил Пименов. – Между прочим, он правильно сделал. Хоть один порядочный человек среди них нашёлся.

– Надо уметь проигрывать достойно, – согласился Стеличек. – Так и должен поступить офицер, генерал… Кто он там был? Вообще-то он, министр-то, внушал некоторое уважение. Он действительно верил в коммунистическую идею, что и доказал сегодня. А остальным, выходит, всё равно, в какой стране жить? Что красный флаг над Кремлём, что трёхцветный… Да хоть американский туда повесь, партработники будут ему салютовать. Это уж племя такое – без костей и без принципов.

– Нам от этого только лучше, – заметил Гардагин, попивая «Мартини». – Мить, расскажи, как тебе удалось уйти. Это же настоящее чудо! За тобой гнались по пятам…

– Обязательно расскажу, Петь. Серый, ты узнал, как Додонова отсюда можно вывезти и при этом самим не засветиться?

– Узнал. Кстати, это довольно просто. Если у него с собой паспорт, любые другие документы, очень хорошо. Мы просто доставим тело к ближайшему жилью, вместе с бумагами. Потом дело пойдёт уже своим чередом. Раз криминала нет, всё оформят быстро. Ну, схватило сердце у человека! Кто тут знает, при каких именно обстоятельствах? Сообщат семье, и пусть они хоронят Валентина Максимовича. Мы, конечно, поможем, если нужно будет. Да они и сами не бедные…

– Да, так и сделаем. Сегодня же ночью, чтобы никто не видел, вывезем его на шоссе. Там, у поворота, недалеко пост ГАИ. Важно только непосредственно на месте не влипнуть, – заметил Стеличек. – Но понадеемся на грозу и на темноту. Вряд ли нас кто-то ожидает сейчас там увидеть…

Ншан, пьяный от «Мартини», жевал бутерброд со шпротами и маринованным огурцом. По его синеватым после бритья щекам катались желваки.

– Засунем ему в карманы документы. В паспорте есть штамп с пропиской, так что с опознанием проблем не будет, – развивал свою мысль Стеличек. – Как это ни паскудно выглядит, больше мы пока ничего не можем сделать. А уж потом мы отдадим долг нашему другу – обещаю! Кто этим займётся? – Он не желал откладывать дело в долгий ящик.

– Тебе, Митя, ещё рано вылезать, – предупредил Гардагин. – Ты, конечно, поможешь нам донести тело до машины, если захочешь. А дальше мы с Серым вывезем его и оставим в подходящем месте. Ты об этом не беспокойся. Лучше расскажи, как ушёл от погони. Откуда эти демонстранты-то ночью взялись на шоссе? Да ещё в таком количестве?

– Ладно, слушайте! – Стеличек вылил в свою рюмку остатки «Мартини». – Я спасся очень странно, когда уже и сам не ожидал этого. Менты так плотно сели мне на хвост, что я чуть не застрелился, потому что выхода не видел. Попадаться им в лапы тоже не хотел, тем более что там был Каракурт. Такой радости я ему доставлять не хотел, и потому достал свой «коль». Додонов, царствие небесное, слёзно просил, чтобы я его прикончил сначала. Пока мы пререкались, прошло ещё какое-то время. Я боялся, что не смогу пристрелить Додонова, а нужно было это сделать. Просит же человек – сам не может. И в это время, будто кто-то меня надоумил… Я схватил флажок с присоской, маленький триколор, который служил нам пропуском в пути. Потом-то я его снял, а здесь снова прилепил к лобовому стеклу. Терять было уже нечего, и следовало использовать все возможности. Я даже не думал, что поможет, а произошло чудо!

Дмитрий замолчал, обводя всех шальными глазами. Пламя свечей трепетало от сквозняка – на улице бушевала гроза.

– Я еду, а выстрелов не слышу. И сзади, вроде, моторы уже не шумят. Только, вроде, крики какие-то раздаются – как в нашем автобусе немного раньше. Мне-то разбираться было некогда. Я вообще плохо соображал, где нахожусь, что вокруг творится. Помню, что удирал от них по шоссе. Автобус, да ещё гружёный, не может с легковушками соревноваться. И они настигали, стреляли в воздух. Я боялся, что начнут шмалять по колёсам, а то и в ящик с гранатами попадут. Нет, пронесло, слава Богу! Да ещё бензина совсем уже не было. Но я ехал, пока мог, а потом остановился в перелеске. Только менты куда-то пропали! Я всё ждал засады, потому что так не бывает. Нет, и всё! Потом, когда кончился бензин, я уже поневоле остановился и вылез. Вокруг пусто, тихо, как во сне. После этого я сообщил по рации вам, ребята. – Стеличек посмотрел на Пименова с Гардагиным. – Странная какая-то история. Я сам плохо понимаю, что случилось. Скорее всего, группа демонстрантов оказалась на шоссе. Люди то ли возвращались с Исаакиевской, то ли ехали туда. А тут увидели автобус с триколором на лобовом стекле, за которым гонятся менты. Ну, и решили отбить своего у путчистов. Таким образом, я оказался избавлен и от ареста, и от необходимости застрелиться. Вот, а потом вы приехали, помогли ящики перетащить, да и Додонова тоже. Он под конец уже и говорить не мог – так прихватило.