Михаил Байков - Достигая крещендо

– Ну, а Божесов наш ненаглядный?

– Еще чего! Сам только чушь мелить и может…

– Но ведь много хорошего делал…

– Вот давай честно, Саш, чтобы ты сделал, будь президентом? – последовал прямой и грубый вопрос от Буднина, хоть я и сам напросился на этот разговор с ними, желая только пошутить.

– Ну… – протянул я. – Вообще не важно, кто президент, пока есть система коррумпированных чиновников, полицейских, зависимых судов и прочих «сладостей жизни».

– Систему, сидя на диване, не поменяешь, – заметил Кленов. – На месте президента чтобы делать стал?

– Ох… Первым делам команда нужна своих людей, партию там сделать, Думу переизбрать, чтобы свои были… Ну, а если для народа делать, то в первую очередь нужно как раз призыв отменить и возраст выхода на пенсию вернут – меры популистские, но популярность повысят, правда, с военными проблемы возникнут, но с максимальным общественным обсуждением можно будет все разбить… Потом ввести прогрессивное налогообложение, повысить МРОТ, добавить в вузы проверочный год, который отучиться смогут все. Еще Дальний восток развивать, инфраструктуру, инвестиционный климат, много чего… А во внешней политики добиваться сотрудничества и снятия санкций. Как–то так, друзья, думаю, этого хватит на первое время…

– Ну, про армию чудесно. Давно пора… – засветился Буднин.

– На этом всю компанию избирательную строить можно, – засмеялся Кленов. – Все призывники поддержат!

Наверное, мы бы точно поддержали такую инициативу и того, кто был ее автором. «Не служил не мужик» – извините, – не работает. В армии должны быть профессиональные люди, готовые идти на смерть… Среди моих знакомых призывников таких героев не было. Во всяком случае, в тот день в военкомате мне не встретился ни один пацан с горящими глазами.

Счастливый день посещения кино кое–что немного омрачило.

Одно существо, которое смело называться «учителем», недоразумение системы определения профпригодности, именно в этот день решило брызнуть ядом в ответ на мои небезосновательные нападки. Снежана Петровна на прошлом уроке выдала тетради с домашними работами за четверть, которые собрала неделю назад. То, что я вообще сдал и сделал эту работу, служило лишь подтверждением моего желания меньше ввязывать в конфликты с нею. Но эта дура своей единственной извилиной умудрилась оставить две записи красной ручкой «?» – к спорно трактуемой формулировке о круговороте углерода, «остальные?» – к пяти изомерам С 6H 14. В конце работы стояло «см.» , выписанное размашистым почерком шизофреника. Она сказала всем, что это обозначает оценку 3, которую можно исправить.

Через урок, то есть в тот самый день, я принес ей работу над ошибками с закономерным вопросом: «Ты кукухой поехала, тетя?» (этого я не произнес, и зря). За что тут можно ставить «3», если отмеченные ошибки настолько незначительны?

Она взяла тетрадь, посмотрела работу над ошибками, и, видимо осознавая свой очередной профессиональный промах, решила как–нибудь выкрутиться. Но сделала это как всегда неумело, просто заново проверяя домашние работы и находя новые, ранее не отмеченные, ошибки. Подобная наглость справедливо возмутила меня, но я довольно сдержанно спросил: «Исправите тройку на четверку?»

Альдегидовна пропищала в ответ невнятное: «Я подумаю».

Я ответил после глубокого вздоха негодования: «Ну что это такое? Вы мне тут коряво ошибки обозначили, а еще и исправлять здесь и сейчас не хотите… Когда исправите?»

Кукуха действительно поехала у Альдегидовны, пытавшейся хоть как–то выкарабкаться из самолично выкопанной ямы, поэтому она ответила сущий бред: «Когда вести себя с Кленовым станете нормально. Может, к концу года».

В этот момент внутри меня что–то сжалось, и я со злобой проговорил ей: «Замечательно, но нет уж. Исправите сегодня».

С этими словами я покинул кабинет с вещами, хлопнув на прощание дверью, ругая Снежану Петровну последними словами. Она не ожидала от меня такой реакции, но думала, что на урок я приду. Но я не пошел, а направился в другой корпус с твердым намерением исполнить свои слова. Директор встречала библиотекарей, пришедших на школьный семинар, поэтому с ней фразой я ограничился фразой «Эта химия у нас просто ужас»!

Поднявшись наверх, на меня что–то накатило. Возможно, из–за осознания всей палитры эмоций предстоящего дня, от которого сердце и так трепетало. Мне стало как–то очень печально и я даже всплакнул. Сначала несерьезно, но потом, понимая, что моему прогулу урока нужно увесистое алиби, я дал волю чувствам и в таком виде вошел в кабинет Валентины Геннадьевны. Рассказав ей все подробности, показав тетрадь и указав на непрофессиональное поведение Альдегидовны, я вышел от нее, оставив вещдоки и получив поддержку и защиту. После этого своими переживаниями я поделился со многими учителями (в последнее время всем было интересно слушать про Альдегидовну), и, конечно же, с Миланской, наделившей меня правом прогула урока и осудившей поведение Снежаны Петровны.