Чингиз Абдуллаев - Срок приговоренных

Тот крякнул, раскрыл затекшие веки, взглянул мутными глазами на Резо и снова прикрыл веки.

— Вставай, — лениво повторил Резо, — поздно.

Никита с трудом приподнял голову. Потом, опираясь на руки, сел, прислонившись к креслу. Сказал, весело скалясь:

— Здорово погудели.

Резо с отвращением посмотрел на друга. Никите шел тридцать второй год, конечно, в таком возрасте все кажется прекрасным. Небольшого роста, из тех крепышей, которые невольно внушают уважение, он был сильным, ловким, подвижным малышом. Вместе они работали уже несколько лет, их туристическая компания, занимавшаяся не только туризмом, но и разного рода посредническими услугами, процветала. На счету компаньонов скопились довольно солидные деньги.

Резо, разменявший тридцать шестой год, не без оснований слыл красивым мужчиной — высокий, с шапкой густых черных волос без признаков седины, с пышными усами, он был типичным представителем Востока. Впечатление от его внешности немного портили выпирающий живот, появившийся несколько лет назад, и расплывшиеся щеки.

Впрочем, эти детали удачно работали на удобный для него образ «чайника», приезжавшего с юга, которого легко «обштопать». Многие попадались на эту удочку, не зная, что у Резо красный диплом Московского института международных отношений и что он несколько лет уже успел проработать за рубежом в качестве дипломата, представлявшего бывшую нашу общую страну.

В середине восьмидесятых в МИД пришел Шеварднадзе, и число грузин, которые могли занять ответственные дипломатические посты, было резко ограничено. Шеварднадзе более всего не хотел, чтобы его обвинили в землячестве. И поэтому некоторые из его помощников даже переделывали грузинские фамилии на русские. Однако Резо Гочиашвили добросовестно отработал в МИДе до конца восьмидесятых, пока не понял, что пора уходить. Он ушел на год раньше министра и начал с организации туристического бизнеса в ту европейскую страну, с которой у него существовали самые надежные связи. Тогда, в конце восьмидесятых, это было еще невероятно. Советские люди начали впервые познавать вкус заграничных поездок. И Резо быстро развернулся, сумев организовать свой бизнес. Уже к середине девяностых он был вполне состоятельным и состоявшимся человеком.

Правда, когда уезжала жена и дети, он позволял себе устраивать загульчики, обычно по субботним вечерам, чтобы успеть прийти в себя до понедельника и появиться в офисе в рабочем состоянии. Раньше такое было невозможно, жена неотлучно находилась в Москве, не помышляя о поездках в Тбилиси, где сначала к власти пришел Гамсахурдиа, потом началась гражданская война, а затем грянул период нестабильности. И лишь когда положение отчасти наладилось, он разрешил жене и детям выезжать летом в Тбилиси, повидаться с родителями, сумевшими выжить в это непростое время. Отец жены не только выжил, но и стал членом правящей партии Союза граждан Грузии, поддерживающих курс Шеварднадзе. Резо не очень жаловал бывшего министра, полностью провалившего, по его мнению, работу МИДа и сдавшего все позиции. Но это была личная точка зрения Резо. В Тбилиси же Шеварднадзе делал невозможное, балансируя на грани различных интересов и медленно, очень осторожно выводя страну и свой народ из кризиса. Здесь ему не было равных, и это Резо признавал.

Он снова взглянул на Никиту. Неужели у него все в порядке?

— У тебя голова не болит? — подозрительно спросил он.

— Нет, не болит, — весело ответил Никита. — Ведь здорово гульнули, а?

— Что здорово-то?

— Да весело было, — восторженно продолжал Никита. — На что ты серьезный товарищ, но даже ты петь захотел. Хотя вместо этого просто орал диким голосом.

— Я петь захотел? — удивился Резо. — Ничего не помню. А где девочки?

— Мы же к ним поехали. И шампанское взяли. А потом ты всех облил из бутылок, и мы уехали. Уже утром.

— Я их облил шампанским? — не поверил Резо. — Когда это было? Ничего не помню.

— Конечно, не помнишь. Ты вчера сколько те килы выпил? Не считал. А я посчитал. Одиннадцать рюмок. И коньяк, мы с тобой до этого пили. Вспомнил теперь?

— Ничего не помню, — поморщился Резо. Голова по-прежнему болела нещадно. — Слушай, Никита, у тебя, наверно, печень и башка устроены как-то не так. Бочку выпьешь — и все помнишь. И как ты только умудряешься так держаться?

— А вы, грузины, значит, мало пьете? — обиделся Никита. — Ты сколько вина выпил в прошлом году, когда твои земляки приехали? Не считал? А я посчитал. Две бутылки выпил и полез за третьей.