Фредерик Форсайт: Псы войны

Прошел почти час, прежде чем Ван Клееф приказал своему второму пилоту включить свет в кабине. Час шараханий из одной гряды облаков в другую, выныриваний из укрытия и бешеной гонки сквозь редкие перистые облака в поисках более надежной защиты, час постоянного страха быть обнаруженными на залитом лунным светом небосклоне каким-нибудь блуждающим МИГом тянулся долго. Только когда Ван Клееф убедился, что летит над заливом, оставив берег далеко позади, прозвучало разрешение включить свет.

Из темноты возникла загадочная картина, достойная кисти Доре в период депрессии. Пол салона был сплошь устлан замаранными пеленками, в которые час назад завернули их содержимое. Само содержимое свертков копошилось двумя рядами вдоль бортов грузового салона. Сорок младенцев, худых, сморщенных, с выпученными от недоедания рахитичными животами.

Сестра Мария-Жозеф поднялась со своего сиденья рядом с кабиной пилота и двинулась вдоль ряда заморышей, ко лбу каждого из которых была прилеплена полоска из пластыря, чуть ниже уровня волос, давно приобретших красно-коричневый оттенок в результате анемии. На пластыре шариковой ручкой сообщалась информация, необходимая для сиротского приюта под Либревилем. Имя и номер, больше ничего. Побежденным большего не полагается.

В хвосте самолета сощурившиеся от света наемники наблюдали за своими попутчиками. Им доводилось видеть это раньше. Много раз за последние месяцы. Каждый испытывал неприятное чувство, но не подавал вида. Ко всему можно привыкнуть в конце концов.

В Конго, Йемене, Катанге, Судане – везде одна и та же история. Везде дети. И нигде ничего нельзя с этим поделать.

Поэтому, поразмыслив, они достали сигареты.

Освещение салона позволило им рассмотреть друг друга впервые после вчерашнего захода солнца. Форма была в пятнах от пота и красной африканской грязи, лица измождены. Командир сидел спиной к двери туалета, вытянув ноги вдоль фюзеляжа, лицом к кабине пилота. Карло Альфред Томас Шеннон, тридцать три года, светлые волосы стрижены под бобрик. Чем короче волосы, тем в тропиках удобней – пот стекает легче, и насекомым некуда заползти. Прозванный благодаря своим инициалам «Котом» , Шеннон был родом из графства Тюрон в провинции Ольстер. После того как отец отослал его учиться в непрестижную, но частную английскую школу, ему удалось избавиться от северо-ирландского акцента. После пяти лет службы в Королевском морском десанте он демобилизовался, решив попробовать себя на гражданском поприще, и шесть лет назад оказался в Уганде в качестве служащего одной лондонской торговой компании. Однажды солнечным утром он тихо захлопнул свой гроссбух, уселся за руль «лендровера» и покатил на запад, к конголезской границе. Спустя неделю завербовался в качестве наемника в Пятый отряд Майка Хоара, в Стенливиле.

Он пережил уход Хоара и приход Джон-Джона Питерса.

Поругался с Питерсом и двинулся на север, чтобы присоединиться к Денару в Полисе. Участвовал в стенливильском мятеже два года спустя и, после эвакуации контуженного француза в Родезию, пошел под начало Черного Жака Шрамма бельгийского плантатора, ставшего наемником, – с которым совершил долгий поход в Букаву, а оттуда в Кигали. После репатриации с помощью международного Красного Креста, он быстро подписался на другую воину в Африке и в конце концов принял под командование собственный батальон. Но слишком поздно, чтобы победить.

По левую руку от него сидел человек, которого можно было назвать лучшим артиллеристом к северу от Замбези. Большой Жан Дюпре, двадцати восьми лет, родом из Паарля в провинции Кейн, был отпрыском обедневшего рода переселенцев-гугенотов, чьи предки бежали на Мыс Доброй Надежды, спасаясь от гнева кардинала Мазарини после крушения религиозной свободы во Франции. Его продолговатое лицо с выдающимся крючковатым носом, нависающим над тонкой полоской губ, выглядело более изможденным, чем обычно, благодаря глубоким морщинам, прорезавшим запавшие от усталости щеки. Бледно-голубые глаза полуприкрыты белесыми ресницами, рыжеватые брови и волосы запачканы грязью. Окинув взглядом младенцев, лежащих вдоль стен салона, он пробурчал: «Bliksems» (сволочи), обращаясь к миру наживы и привилегий, который считал виноватым в бедах этой планеты, и попытался задремать.

Рядом с ним развалился Марк Вламинк, Крошка Марк, прозванный так благодаря своим необъятным размерам. Фламандец из Остенде был ростом шесть футов и три дюйма, а весил восемнадцать стоунов <1 стоун ~ 6,36 кг (английская мера веса).>. Некоторые могли бы посчитать его толстым. Но это было не так. Он приводил в трепет полицейских в Остенде, людей в основном мирных, предпочитающих скорее избегать проблем, чем решать их, а вот стекольщики и плотники этого города взирали на него с любовью и уважением за то, что он регулярно снабжал их работой. Говорили, что можно безошибочно угадать, в каком баре Крошка Марк разыгрался накануне, по количеству мастеров, вызванных для восстановительных работ.