Владимир Гриньков - Король и Злой Горбун

Генсек уже взошел на трибуну, медленными неверными движениями разложил перед собой многочисленные листки и, глядя в свои записи, знакомым всем голосом сказал:

– Дорогие товарищи!

Никаноров обмер. До этой секунды еще сомневался, хотя с каждой секундой все меньше, но голос «позднего Брежнева» – с нечеткой артикуляцией, с пришамкиванием – будто переключил какой-то рычажок в подсознании Федора Петровича. То, что жило в нем когда-то давно, а потом будто забылось, закрылось наслоениями более поздних событий, впечатлений и дат, вдруг вспомнилось и в мгновение стало явью. Он поверил! Вера рождается в нас помимо нашей воли. Вера сродни любви, но она сильнее, чем любовь, и гораздо быстрее, чем любовь, лишает рассудка.

– Со времени предыдущего съезда прошло пять лет, – продолжал читать по бумажке Брежнев. – И пора, я думаю, подвести некоторые итоги нашей с вами общей работы.

Он поднял голову и посмотрел в зал. Никанорову показалось, что взгляд Генсека уперся прямо в него. Да так, наверное, оно и было. Это длилось всего мгновение, после чего Брежнев вновь обратился к своим записям.

– Время показало, что партия не ошиблась, что всепобеждающее ленинское учение способно дать ответ на самые непростые вопросы, которые ставит перед коммунистами жизнь.

Последнее слово Брежнев выделил интонацией, и зал зааплодировал. Аплодисменты смолкли столь же внезапно, как и начались.

– Давайте обратимся, товарищи, к прошлому, – предложил Генсек. – Вспомним, как все было в те дни, когда мы приняли непростое, нелегкое решение о тактике партии в условиях возрастающей агрессивности мирового империализма.

Никаноров слушал затаив дыхание. Окружающие его люди знали что-то такое, чего не знал он, и теперь Федор Петрович ловил каждое слово, боясь пропустить малейшую подробность.

– К началу восьмидесятых годов, – продолжал нечетко читать по бумажке Генсек, – в обществе сложилась непростая, я бы сказал, тревожная, обстановка. Мировой капитализм, проявляя свою агрессивную античеловеческую сущность, вел наступление на страны социалистического лагеря по всем фронтам. Непрестанные провокации, разжигание антисоветской истерии, лживая пропаганда мифических ценностей буржуазного общества – все это в конце концов дало свои плоды. Наиболее нестойкие элементы социалистического лагеря проявили слабость. Все вы помните, товарищи, о событиях в Польской Народной Республике, где содержащийся на деньги ЦРУ якобы «независимый» профсоюз «Солидарность» попытался ввергнуть братский польский народ в пучину антисоветских выступлений, и только твердая и непреклонная позиция товарища Ярузельского, который ввел в стране чрезвычайное положение, позволила охладить пыл зарвавшихся антисоветчиков.

Все эти слова – и про братский народ, и про деньги ЦРУ, и про зарвавшихся антисоветчиков – были Никанорову знакомы. Он прожил с ними всю жизнь, они вошли в его плоть и кровь. И никакие события последних лет не могли заставить забыть об этом знании. Он думал, что их забыл, но едва их ему напомнили, он вспомнил все и сразу же поверил. Именно это теперь казалось ему правдой, а все недавнее – чем-то наносным, ненастоящим.

– Трудности возникли и у нас, – сказал Брежнев и строго посмотрел на и без того притихший зал. – И мы должны это признать, товарищи.

Снова обратился к записям.

– Метастазы буржуазной пропаганды проявились и в нашем обществе. Империализм через своих верных прислужников пытался растлить советское общество изнутри. Так называемые диссиденты развязали настоящую войну против ценностей советского народа, глумясь и оплевывая все, что было дорого нашим людям. Превознося мифические свободы Запада и якобы высокий жизненный уровень людей в капиталистических странах, эти прислужники западных спецслужб одновременно всячески хаяли достижения социализма, клеветали на миролюбивую политику нашего государства и даже ставили под сомнение истинность великого ленинского учения. – Последние слова Брежнев произнес с таким надрывом, что и Никанорову стало понятно, сколь далеко зашли потерявшие всякий стыд диссиденты.

Генсек сделал паузу.

– Надо признать, – продолжал он, – что мы недооценили активность западных разведок и нетвердость нравственных позиций некоторых советских граждан. В обществе стали нарастать негативные тенденции, отдельные мелкие недостатки злопыхатели раздували до масштабов едва ли не настоящего бедствия, недовольство людей старательно направлялось западными «доброжелателями» на оплот нашей страны, на самое святое, что есть у советского народа, – на Коммунистическую партию!