Владимир Гриньков - Король и Злой Горбун

– Все в порядке, Илья. Продолжаем работать. Что там у нас на подходе?

– Бандитские разборки, – ответил он. – Жестокие рэкетиры, ящик с оружием и криминальный авторитет, держащий в страхе пол-Москвы.

– Когда сможем это снимать?

– Послезавтра.

Как правило, героев наших сюжетов мы отыскивали, перелопачивая тысячи приходящих на адрес телепередачи писем. Телезрители предлагали в претенденты на розыгрыш своих знакомых, родственников или сослуживцев. Иногда – нелюбимых начальников или столь же нелюбимых соседей по подъезду. И никогда себя лично. Мы все-таки старались выбирать письма, написанные близкими родственниками или друзьями с многолетним стажем, потому что разыгранный нами человек, узнав о розыгрыше, мог повести себя по-разному, и тогда мы сообщали ему, по чьей наводке он попал в нашу передачу. Это сразу приглушало страсти – розыгрыш, затеянный своими же, воспринимался с меньшим недовольством. Опыт нас еще ни разу не подводил.

Героем следующего сюжета программы «Вот так история!» должен был стать некий Саша Бобриков. Я видел его фото. Семнадцать лет. Без усов. Нескладен. Типичный подросток. Юношей его можно будет назвать годика через три. Он лишь недавно окончил школу и, как всякий недавний школяр, пока еще очень смутно представлял себе свой дальнейший жизненный путь. На работу Саша так и не устроился и дни проводил, лежа на диване с книжкой в руках. Бобриков обожал детективы, но не заграничные, а свои, родные – что про «новых русских», про рэкет и про жестокие бандитские разборки. Обо всем этом на телевидение написала Сашина мама. Я, честно говоря, так и не уяснил для себя, что именно подвигло женщину на то, чтобы сделать своего сына героем телепрограммы, которую смотрит вся страна, но кое-какие догадки у меня были. Она, я думаю, устала смотреть на своего бездеятельного сына и решила устроить ему небольшую встряску. С нашей помощью. Мы не возражали.

Светлана съездила к Сашиной маме и провела в беседе с женщиной почти четыре часа. В результате сам собой сложился незамысловатый сценарий будущего действа. И место событий было подобрано рядом с Сашиным домом – обувная мастерская, хозяином и единственным работником которой был тщедушный старик с обвислыми усами. Звали его Ашот Гаспарян, и он носил изумительную по своим размерам кепку-«аэродром», по которой его можно было узнать издалека. Выслушав наше предложение поучаствовать в съемках, старый Ашот только спросил:

– Я в тэлэвизари буду, да?

– Да, – с готовностью подтвердили мы.

– Карашо, – кивнул он в ответ, и кепка-«аэродром» колыхнулась.

Итак, Саша Бобриков с подачи своей матери, которая якобы обо всем договорилась с Ашотом, должен был приступить к работе в мастерской. На правах ученика, за небольшие деньги. Выслушав известие о работе от мамы, Саша Бобриков лишь пожал плечами, показывая, что лично ему все равно. С этой минуты все завертелось.

Мы решили, что придуманная нами история должна приключиться с Сашей Бобриковым в первый же день его работы на новом месте. Ашот Гаспарян трудился в крохотной, два на два метра, мастерской, давным-давно собственноручно сооруженной им в глубине жилого квартала. Вокруг кипела жизнь, где-то наверху выходили указы и постановления, сменялись правители, а у Ашота все было по-прежнему. Все так же несли ему в починку свою обувь жители окрестных домов, никому он не отказывал и всегда мог заработать на кусок хлеба независимо от того, какой общественный строй сегодня за окном. И в прежние времена, и сейчас никто не притеснял его явно. Считалось, что он кому то платит, что и позволяет сохранять не очень прибыльный, но устойчивый бизнес, хотя никто ничего не знал наверняка, да и мало кого это, по чести сказать, волновало.

Самой большой сложностью для нас стали размеры ашотовской цитадели свободного предпринимательства. Сам Ашот едва мог развернуться в своей каморке, а уж о том, чтобы где то спрятать операторов с видеокамерами, не могло быть и речи. В конце концов Демин раздобыл крохотные телекамеры, используемые для слежения и охраны на режимных объектах, – они были размером с консервную банку из-под маслин, и их легко удалось разместить среди завалов старой обуви, которой были загромождены все полки в мастерской. А записывали мы все в фургоне, припаркованном неподалеку.

Без четверти десять сквозь зеркальные стекла фургона я увидел Сашу, идущего к мастерской. При входе он замешкался, но лишь на мгновение, вошел, плотно прикрыл за собой дверь.