Валентина Мальцева: КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1

Как-то в разговоре с Юлием Воронцовым, начальником Первого главного управления КГБ, человеком, которому он мог относительно доверять (полностью Андропов не доверял никому, даже детям, которых безумно любил, и потому тщательно оберегал от всего, что имело хоть какое- то отношение к его работе), он без всякой связи внезапно обронил: «Самое обидное, что два этих надутых подонка в генеральских погонах будут стоять в почетном карауле у моего гроба…» А затем, перехватив недоуменный взгляд Воронцова, сразу же перевел разговор на другую тему.

Андропов умел бороться и хорошо знал правила этой борьбы. И чем крепче выглядели его позиции, чем сплоченней, влиятельней и опасней становился руководимый им центральный аппарат КГБ СССР, тем больше остерегался он своих могущественных врагов в Политбюро…

Очередное клацание часов оторвало хозяина кабинета от нелегких раздумий — 8.51.

И Андропов нехотя заставил себя встать.

Дорога в Кремль занимала не больше шести минут. Десятки, сотни раз за годы своей блистательной карьеры этот умный, расчетливый, наделенный особым даром интуиции и потому трудно прогнозируемый политик совершал одну и ту же, ставшую ритуальной, процедуру: спускался на специальном лифте в примыкавший ко внутреннему двору Лубянки отдельный бокс, молча, не глядя на водителя и накаченных мордоворотов в двубортных штатских костюмах из «девятки», садился на заднее сидение бронированного черного «ЗиЛа» и, безмолвно уставившись в боковое окно «членовоза», как называли эти устрашающих размеров советские номенклатурные лимузины вредные на язык москвичи, с бешеной скоростью, но бесшумно и мягко катил в сторону Боровицких ворот Кремля.

И всякий раз, глядя сквозь синеватые, пуленепробиваемые стекла «ЗиЛа» на размытые очертания серых, без возраста и архитектурных особенностей зданий, этот всесильный человек в профессорских очках, шеф самой мощной и, безусловно, самой опасной в мире спецслужбы, реальный годовой бюджет которой мог запросто прокормить и одеть пару десятков государств «третьего мира», не мог отделаться от жуткого, панического предчувствия, что видит эту картину в последний раз; что обратно, на площадь Дзержинского, эта гигантская машина, каждый угол, впадина и изгиб которой словно защищали своего могущественного хозяина и повелителя от малейших беспокойств на самом охраняемом в мире шестиминутном отрезке дороги, повезет уже совсем другого человека…

Февраль 1978 года

Вам когда-нибудь доводилось жить рядом с аэропортом?

Не возле какой-нибудь там измочаленной, с проплешинами прошлогоднего снега и коровьего навоза областной полянки с гордо водруженным на шест полосатым чулком, на которую два раза в день выруливают обшарпанные «кукурузники», чтобы, истошно ревя мотором, с колоссальным усилием, будто делая великое одолжение всему миру и министерству гражданской авиации, оторваться от осточертевшей земли, перекатывая в своем брюхе несколько обалдевших от счастья первого полета и потерянных от повседневных хлопот колхозников или пару железных бочек с убийственными химикатами для давно уже привыкших к ним вредителей полузаброшенных полей.

Вы когда-нибудь жили рядом с самым настоящим международным аэропортом — бетонно-величественным и стеклянно-бесконечным, как мечта человека о подлинной, не из книжек, свободе, в котором жизнь не затихает ни днем, ни ночью?

Если нет, то вам никогда не понять моего состояния к исходу одиннадцатого дня пребывания в Соединенных Штатах Америки — цитадели мировой цивилизации, как было откровенно и даже доверительно сообщено в буклете-брошюрке, который висел на внутренней стороне двери, вместе с правилами поведения в случае экстренного возгорания.

Вы помните ту предновогоднюю ахинею, которую в тесных и шумных компаниях нашей молодости мы так любили повторять друг другу, с нетерпением поглядывая на часы с отражавшимися в циферблате счастливыми и безнадежно глупыми лицами, расцвеченными бликами елочных игрушек? Помните? «Как встретишь Новый год — так его и проживешь…»

Кто спорит: встречали мы его всегда замечательно, радостно, пребывая в состоянии чуть подогретой самым дешевым в мире, а потому общедоступным «Советским шампанским» приподнятости и бесшабашной любви ко всему и всем.

Правда, весь последующий год мы жили так хреново!

Но кто, скажите мне по совести, обращал внимание на подобные мелочи бытия в условиях глобальной, бесконечной и совершенно безнадежной, как шуршащие тараканы на обезлюдевшей после массового выселения жильцов коммунальной кухне, борьбы за коммунистические идеалы?