Станислав Олейник - Правоверный

— И как долго вы будете держать меня здесь?

— А это будет зависеть, в большей степени, от тебя…

— Постучавшись, в хижину вошел моджахед. Он принес еду, разложил ее по мискам, затем разжег обыкновенную «буржуйку», засунул в нее несколько лепешек из лежащей тут же на глиняном полу кучи кизяка, и вышел.

— Попробуй местную еду, — дружелюбно предложил Назрула.

Чумаков взял лепешку и принялся медленно жевать.

— У тебя, наверное, есть ко мне вопросы, — полуутвердительно спросил Назрула, разламывая лепешку и отправляя ее кусочек в рот.

Чумаков пожал плечами. Конечно же, сейчас больше всего его волновала собственная судьба, но, как ему казалось, спрашивать об этом, значит показать свой страх, и он решил промолчать.

— Понимаю, — усмехнулся Назрула, — тебя наверняка интересует, откуда я так хорошо знаю русский язык? — усмехнулся он.

Чумаков снова пожал плечами, хотя именно это и интересовало его в первую очередь.

— Так, вот, — словно не замечая жеста пленника, продолжил тот. — Все дело в том, земляк, я, как и ты, родился в Душанбе, и закончил тот же университет, в котором обучался и ты. Я филолог по специальности. И то, что ты сегодня нам рассказал, ты рассказал правду. Вряд ли тот, кто не родился и не вырос в Душанбе, мог с такими подробностями рассказать об этом городе. Да и говоришь ты на диалекте столичного жителя. И многих профессоров и преподавателей университета, которых ты назвал, я знал лично. А здесь, в Афганистане, я оказался еще до революции. В этой провинции у меня проживает родной дядя. Учитывая этот факт, мне и предложили выехать сюда, по контракту, преподавателем русского языка. А Джаффар…. Джаффар мой двоюродный брат.

— Ты мне сразу понравился, — продолжал Назрула, еще тогда, когда я наблюдал за всеми вами из зарослей арчи. Я видел, как презрительно разговаривал с тобой экипаж вертолета. Да оно и понятно, — усмехнулся он, — они летчики, а ты кто? Пехота… Ну ладно, а сейчас отдыхай. Что с тобой будет дальше, узнаешь позднее. Не знаю, какое о тебе мнение у Джаффара, но я о тебе дам знать своему хорошему знакомому в Пакистане… Надеюсь, ты вскоре поймешь, кто прав в этой войне, а кто нет, и примешь правильное решение.

Этой ночью Чумаков долго не мог заснуть. Лежа на топчане, он невидяще смотрел на трепыхавшийся фитилек керосиновой лампы, чем-то напоминающий собой пойманную бабочку, и невольно вспоминал последние дни перед отправкой в Афганистан…

Ему тогда дали недельный отпуск… И всю эту неделю он провел с любимой девушкой Аленой, именно той, из — за которой, а если быть точнее, из-за драки, которая случилась на дне ее рождения, он и был отчислен из университета. В последний день перед отъездом, он познакомил Алену со своими родителями, младшим братом, а вечером пригласил в ресторан…

…Они сидели в полумраке, при свечах…Словно из ручья вода, разливалась по полупустому залу нежная мелодия танго. Посетителей было немного. Он вспомнил как к столику подошел официант. В руках его был огромный букет цветов. С официантом он договорился заранее.

— Вот, пожалуйста…цветы для вашей дамы, — сказал он, протягивая букет, и красноречиво посмотрел на Чумакова.

Смущенная Алена подняла тогда на него изумленный взгляд.

— Спасибо тебе, — прошептала она, когда официант удалился. — Мне никто еще не дарил такие розы… понимаешь, никто! Спасибо тебе…

Она подняла свой бокал, и они чокнулись.

Провели ночь в однокомнатной холостяцкой квартире его университетского товарища, который ради своего друга, оставил их одних… Он и она, нежность и радость. Бесконечная, захватывающая все существо, радость до самой утренней зари…

Он и сейчас помнил упругую мягкость ее губ, теплых, влажных, то разомкнутых, шевелящихся в скользком неутомленном соприкосновении, то непроницаемо сжатых, как будто в обморочном забытьи она переставала дышать, чувствовать его…

…Усталая и счастливая, она заснула на его груди… В этот же день он убыл в Афганистан…

Генерал Гришин в раздражении отбросил в сторону суточную сводку событий по Афганистану. Было похоже, что ситуация выходит из под контроля. Ошибиться нельзя, в сводке речь шла и о «Правоверном».

Он поднял трубку.

— Генерал Гришин, — требовательно произнес он. — Срочно ко мне полковника Зверева.

Почти сразу, в дверь постучали.

— Да! — крикнул Гришин.

— Товарищ, генерал… — начал было Зверев.

— Проходи, проходи, Игорь, — раздражения, которое совсем недавно разрывало его, уже не было.