Станислав Олейник - Правоверный

Держа автомат на изготовку Чумаков оглядел место только что отгремевшего боя. Рядом с безоткатным орудием и пулеметом лежали разноцветно одетые тела. Чуть в стороне, рядом с осликом, задрав к небу седую бороду, лежало тело старика в белой чалме. Ослик, на котором и доставили сюда базуку и снаряды к ней, невозмутимо стоял и помахивал хвостиком.

Тягунов, подошел к старику, постоял над ним пару минут, вздохнул, и настороженно выставив автомат, зашагал в сторону скалы.

Разжалованный сержант Мосиенко, подошел к безоткатке, потрогал ногой одного из убитых моджахедов, присел на корточки и что-то рассматривал. Затем, неразборчиво что-то пробормотал, поднялся и направился к ослику.

Не успел Чумаков сделать и шага в сторону Тягунова, настраивающего радиостанцию, как вдруг по ушам резко ударил выстрел. Обернувшись увидел, как Мосиенко, уронив автомат, медленно оседая на землю, одной рукой хватался за воздух, а другой за шею. Чумаков бросился к нему. Добивший стрелявшего моджахеда Тишин, подбежал следом.

— Эх, Ваня, Ваня, — вздохнул Чумаков, осмотрев Мосиенко. — Напоролся все-таки.

Они уже приближались к выходу из ущелья. Цепочку бойцов замыкал рядовой Мохов. Он вел на поводу трофейного ослика с притороченным к нему раненным Мосиенко. Внезапно обрушившийся откуда-то сверху грохот автоматных и пулеметных очередей, разрывов мин, заставил всех оцепенеть. В вакханалии этого грохота, свиста осколков, и снова поднявшейся пыли, казалось, померкло, стало серым и бесцветным, совсем недавно очистившееся от пыльной бури небо.

Чтобы отсечь шурави от расщелины, которая была единственным выходом из ущелья, моджахеды, под прикрытием минометного огня, поспешно готовились к броску.

Измазанные известковой пылью, потные и грязные, бойцы отстреливаясь, перебежками отступали к расщелине.

Чумаков по рации связался с ротой, доложил обстановку, в которой оказался с бойцами, и попросил помощи. Вертушка не заставила себя долго ждать. Огонь моджахедов сразу ослаб. Там, где они готовились к вылазке, засверкали сполохи разрывов реактивных снарядов.

А рано утром, уже духи начали атаку позиций роты. И, как всегда, досталось взводу Чумакрва. Бой был жестокий. Отодвинув в сторону убитого пулеметчика Кротова, он приник к пулемету. Стреляя в сторону наступающих духов, с тревогой слышал стрельбу в своем секторе всего только двоих бойцов. Он стрелял, швырял гранаты, снова стрелял думая лишь об одном, как не допустить духов к линии окопов. Что будет, если они прорвутся, ему даже не хотелось думать.

В краткий промежуток между стрельбой и взрывами Чумаков услышал какой-то новый звук. А через мгновение с радостью понял, — вертушка!

Вертолет сделав круг над позицией роты, сразу пошел на штурм моджахедов. Вскоре все заволокло черно-серыми клубами дыма, пыли. Когда все стихло, Чумаков увидел, как перебежками поспешно отступают духи. Он дает по ним последнюю, длинную очередь, и устало опускается на дно окопа. Увидев приближающегося замполита батальона майора Редькина, нехотя поднимается.

Майор окинул его оценивающим взглядом, и начальственно спросил:

— Прапорщик, сколько бойцов у тебя осталось в строю?

— Наверное все здесь, — пробежав безразличным взглядом по майору, бесстрастно ответил Чумаков.

— Что значит наверное?! — задохнулся от негодования майор. — Что мне их пальцем пересчитывать?!

Чумаков безразлично пожал плечами.

— А чем хочешь, тем и пересчитывай. Хочешь пальцем, а хочешь, еще чем…

— Как ты разговариваешь со старшим по званию, — с изумлением возмутился майор. — Да я тебя!.. Ну-у-у, прапорщик, я тебе не завидую…

Прошла неделя после этого памятного боя, но обещанных майором неприятностей, он так и не дождался. Зато появились хорошие новости. Чумакову, взвод которого понес наиболее ощутимые потери, было предоставлено право первым отправиться на сборный пункт и лично отобрать там себе бойцов из прибывшего из Союза давно ожидаемого пополнения.

Вертолет прибыл рано утром., бойцы выгрузили из него почту, и несколько ящиков с продовольствием и боеприпасами. На этом вертолете и предстояло Чумакову убыть за пополнением. И так получилось, что пассажиром на этот раз, он был единственным.

Он с безразличием смотрел в иллюминатор, иногда бросая взгляд на высотомер над дверью кабины экипажа. Внизу проплывали однообразные ложбины, гребни, и кое — где, покрытые снегом, вершины гор. Такими же огромными снежными скалами громоздились вокруг и облака. Они насквозь были пробиты сине — желтыми лучами яркого солнца. Здесь, в Азии, это были какие-то особые облака. Там, далеко к северу, они были плоскими, а здесь громоздились, словно повторяя, свей невесомостью грозные контуры Гиндукуша.