Юрий Слепухин - Южный Крест

По трансляционной сети объявили приглашение к обеду. Часть пассажиров вместе с провожающими повели куда-то в другое помещение, часть осталась в салоне, где обедал комсостав. Знакомый уже Полунину старший электрик — рыжеватый, с круглым добродушным лицом и облупленным от загара носом, на котором криво сидели модные очки в тонкой золотой оправе, — сделал ему приглашающий жест и хлопнул по сиденью свободного стула рядом с собой.

— Мы, кажется, коллеги, — сказал он, — товарищ из консульства говорил, вы тоже электротехникой занимаетесь?

— Слаботочной, вообще я скорее радист.

— От души завидую. А как насчет шахмат?

— Играл когда-то.

— Завтра можно будет сразиться — сегодня-то уж не выйдет, сегодня меня затаскают. И так еле вырвался пообедать… Судно, понимаете, новое, то в одном месте что-нибудь, то в другом. Если интересуетесь, зайдите потом ко мне, покажу свое хозяйство.

— Спасибо, зайду. Я уже полюбопытствовал — чистота у вас там.

— Чистота, да, — электрик посторонился, пропуская матроса, который поставил перед ними тарелки. — Но уровень шума… И то ведь обычно на двух дизелях идем — два в резерве. Там, знаете, вахту отстоять — это…

Доедая суп, Полунин подумал, что мрачный доктор был явно несправедлив, советуя утопить «кандея». Толстый немолодой пассажир, сидевший в другом конце стола, громко объявил, что уже много Лет не ел ничего подобного; в Аргентине, добавил он, людям вообще скармливают всякую гниль. Котлеты с жареным картофелем и зеленым горошком вызвали у него новый взрыв энтузиазма, но он тут же умолк, занявшись едой, — к облегчению Полунина, который уже начинал испытывать неловкость.

Когда наконец подали компот, электрик закурил и выложил пачку перед Полуниным.

— Воспользуемся отсутствием капитана, — подмигнул он, — тот курение за столом не одобряет… Он, правда, чаще у себя ест, — каюта-то в носовой надстройке, попробуй побегай туда-сюда по открытой палубе — а борт низкий, обратили внимание? Сюда шли в полном грузу, так волна в четыре балла — и уже одни надстройки из воды торчат…

За столом к этому времени стало посвободнее и потише. На другом конце шел сепаратный разговор, в котором участвовали стармех, доктор, толстый пассажир и кто-то из провожающих.

— … Нет, честное слово, — повысил голос толстяк, — я просто с трудом удержался, чтобы не кинуть этому сеньору в лицо ихнюю седулу [73]— нате, мол, получите, я теперь не ваш!

С этими словами он посмотрел направо и налево, словно ожидая поддержки со стороны слушателей. Но поддержки выражено не было, наступило несколько неловкое молчание.

— Ну, в лицо-то не стоило бы, наверное, — сказал кто-то.

— Нет, я бы, конечно, себе этого не позволил, — загорячился толстяк, — это уже инцидент, я понимаю! Но желание было. И вы, товарищи, должны просто понять, — он приложил к груди растопыренную руку, — после всего, что мы здесь вытерпели за это время, — то есть нет, вам это понять невозможно, советскому человеку просто не представить себе такого! Чтобы тебя ежедневно и ежечасно — на каждом то есть шагу — унижали, оскорбляли твое достоинство, вытирали об тебя ноги…

Он снова оглянулся вокруг себя и, встретившись глазами с Полуниным, протянул руку ораторским жестом.

— Вот товарищ — извиняюсь, не знаю по фамилии — товарищ скажет то же самое!

Взгляды сидевших за столом обратились на Полунина, тут уж было не отмолчаться.

— Не знаю, — сдержанно сказал он. — Мне служить половой тряпкой не приходилось…

— Нет, ну фигурально говоря, конечно, не в буквальном же смысле! Я говорю вообще об отношении — когда тебе всюду тычут в глаза, что ты «экстранхеро» [74], человек второго сорта, пока действительно не начинаешь себя чувствовать просто, понимаете ли, каким-то отверженным!

Полунин пожал плечами:

— С этим спорить не буду, в чужой стране действительно чувствуешь себя… не очень уютно. А насчет того, чтобы в глаза тыкали… Вы Аргентину имеете в виду?

— Конечно!

— Тогда это ерунда.

— То есть как это «ерунда», позвольте, — толстяк опять стал горячиться, — если для иностранца всегда самая тяжелая работа, самая низкая зарплата…

— Первый раз слышу, чтобы зарплата зависела от национальности. Какая у вас профессия?

— По образованию я — музыкант, но здесь, конечно, работал не по специальности. Здесь я был плотником. Строительным плотником, на опалубке…

— И вам платили меньше, чем аргентинцам?

— Конечно, меньше!

— За одинаковую работу?