Дарья Дезомбре - Ошибка Творца

— Потому что ты любила и уважала моего отца.

— Которого ты — убила! — подхватила Броня.

— Суд меня оправдал, — прошипела Надя. — А у нас в стране пока еще презумпция невиновности. Так ты поможешь или мне звонить кому-нибудь другому?

«Нет у тебя никого другого, — хотела сказать Броня. — Ты — хищная, холодная тварь. И, видно, тебя приперло, если ты решила опуститься до толстого синего чулка вроде меня».

— Ладно. Говори, что нужно привезти, — после паузы, которую Броня выдержала не без внутреннего торжества, сказала она.

— Фонарик, — начала диктовать Надя. — Спальный мешок. Термос. Еды какой-нибудь, не скоропортящейся: консервов, овощей, копченой колбасы, минеральной воды…

Список был длинным. Броня послушно кивала: и когда она изживет это в себе?

— Где ты? — спросила она, когда список закончился.

— Этого тебе пока знать не надо, — сказала Надя. — Встретимся около одиннадцати вечера, на станции метро. — И она назвала станцию.

— Как ловко у тебя получается всех использовать, — усмехнулась Броня. А Надя промолчала. — Я приду, — сказала Броня. — Постараюсь все принести.

И она постаралась: консервы у нее имелись. Дед, еще с послевоенных времен, привык закупать по парочке банок в месяц — чтобы были. Термос, фонарик, спальный мешок — все это тоже нашлось у нее на антресолях. Броня на секунду замерла, с усмешкой поглядев на результат своих сборов: она что, и правда собирается ей помогать? Этой гадине, убившей собственного отца? Убившей ЕЕ Шварца?

В кармане вновь завибрировал телефон — номер был ей незнаком, и она взяла трубку.

— Бронислава, — услышала она тихий голос, который сразу узнала.

— Где вы? — она медленно опустилась на диван.

— Не важно. — Голос звучал глухо, как из подземелья. — Я прошу тебя, не ищи Надю Шварц. Не надо.

— А я и не ищу. — Бронислава кинула взгляд туда, где лежал сложенный спальный мешок, термос и банки с тушенкой. — Она сама меня нашла.

И тихо нажала кнопку отбоя.

Маша перевела взгляд со старого Андреева «Форда» на свой автомобиль, где бился, заливаясь обиженным лаем, Раневская. Кивнула. Попробовать стоит. Рассеянно посмотрела на мобильник в своих руках, будто уже забыла, кому собиралась звонить, и спрятала его в карман. А потом подошла к машине и выпустила Раневскую. Пес заплясал вокруг. Открыв багажник, Маша, как и надеялась, обнаружила там кучу барахла: кроссовки Андрея — когда он хотел было заняться спортом на выезде, пару своих кофт — она вечно мерзла и предпочитала на всякий случай подстраховаться, какие-то полиэтиленовые пакеты… Взяв в руки одну кроссовку, она поманила пса и снова вошла в очарованный дачный сад: жужжание пчел, порхание бабочек. Золотистая пыльца будто стояла в воздухе, дрожащем и переливающемся на солнце. На крыльце Маша, толкнув дверь, обернулась к Раневской — тот вопросительно склонил голову набок: можно? Нельзя? Маша кивнула, улыбнувшись: можно, можно! И довольный Раневская, с легким балетным перестуком когтей по крашенным охрой половицам, вбежал на веранду. Где сейчас же сел и стал совсем неинтеллигентно чесаться. Маша переждала приступ чесотки и протянула Раневской Андрееву кроссовку: «Андрей, — сказала она, глядя в желто-крыжовенные глаза. — Ищи, пожалуйста!» Она не была уверена, что именно так надо давать команду псу-нюхачу, да и вообще не была уверена, что Раневская способен взять след, если дело не касается чего-нибудь вкусного мясного. Но попробовать стоило. И Раневская, с независимой мордой: мол, в чем проблема-то, хозяйка, рванул с места в карьер — и, добежав до конца коридора, стал, истошно лая, бросаться лапами на стену напротив лестницы. Маша на всякий случай заглянула вновь в гостевую — никого. Нет, Раневская настаивал на стенке, оставляя на ребристых, крытых лаком деревянных панелях следы когтей. «Пора бы ему их подстричь», — совсем не к месту подумала Маша и вдруг, как Раневская, склонила голову на плечо, всматриваясь в серую полоску, лежащую на полу. Она присела и дотронулась пальцем до дорожки густой пыли. К Борису Шварцу ходила домработница, вспомнила Маша. Да и после убийства дом был тщательно вымыт. С того момента на светлых половицах уже успела осесть легкая патина пыли, но… Маша сощурилась: как раз перед дверью пол был девственно чист. Будто кто-то вымыл половицы, но так… Избирательно, будто создавал невидимый проход к той самой, так заинтересовавшей пса, стенке. Маша рассеянно потрепала башку Раневской и вновь повернулась, вглядываясь в узкие панели — типично дачное «украшательство». Она провела рукой по едва заметному стыку, поднимающемуся как раз над пыльной стежкой, — так и есть. Дверца — невысокая, явно для хозяйственной надобности. Кладовая? Маша обернулась — ей бы сейчас очень пригодилась пилочка для ногтей или железная линейка — словом, хоть что-то, чем можно было отжать элементарный, она была уверена, замок-собачку. Ну конечно! Маша быстро спустилась на кухню — Раневская остался сидеть под дверью — и это был хороший знак, а она, быстро оглядевшись, выдвинула верхний ящик буфета — там лежали деревянные ложки для салата и несколько столовых ножей. Маша взяла парочку — на всякий случай. Для обороны в том числе. И, вернувшись к двери, аккуратно просунула лезвие в почти незаметную средь ребристых панелей щель. Когда-то, вспомнила она, еще в другой жизни, мама неудачно закрылась в туалете где-то в привокзальном ресторане, и папа, попросив у повара нож, пошел ее спасать, когда-то… Раздался тихий щелчок, и дверь, поддавшись, открылась.