Дарья Дезомбре - Ошибка Творца

— Я понял, что вы хотите сказать. Мой ответ — нет. И раньше, когда его статус не был официально закреплен, и сейчас — то есть, — поправился он, — в последнее время, Шварц был лидером в нашей двойке, а я — ведомым. И я спокойно мирился с таким положением дел. Это же наука, не офисная работа. У Бори был талант, большой талант, а еще наитие, напор, трудолюбие. А у меня из этого списка, пожалуй, только трудолюбие.

— Не слишком ли строго вы к себе относитесь? — Маше стал вдруг очень симпатичен этот мягкий, полный спокойного достоинства человек.

Калужкин улыбнулся:

— Может, чуть-чуть строже, чем этого заслуживаю. Но я всегда был очень Боре признателен. Благодаря ему я работал над интереснейшими темами, да вместе с ним это даже и работой нельзя было назвать, а чудной, захватывающей игрой, где ты постепенно выходишь на новый уровень, как в компьютерной «ходилке». А там — еще более волшебный мир, полный приключений. Вы меня понимаете?

Маша кивнула, улыбнувшись в ответ:

— Думаю, да. Даже, если честно, завидую. Но у меня есть последний вопрос: Евгений Антонович, о чем вы повздорили накануне вечером?

И увидела, как на доброжелательное лицо опустилась тень. Калужкин отвел взгляд в сторону, а когда он вновь посмотрел на Машу, голубые глаза стали непроницаемыми.

— Боюсь, Мария, я не могу вам этого сказать.

Маша помолчала:

— Хорошо. Прошу вас в ближайший час спуститься вниз — мы снимаем отпечатки пальцев у работников института.

Он спокойно кивнул — мол, буду — и дождался, пока она, несколько смущенная резкой сменой его тона и манеры вести беседу, выйдет из кабинета. Калужкину было все равно. Правду говорить он не собирался. А ложь ему еще предстояло придумать. Но вместо того чтобы сразу взяться за придумывание, он вспомнил о Броне и почувствовал, как сжалось сердце. Это, конечно, она рассказала оперативнице о ссоре. Но он не сердился на нее — да и как он мог на нее сердиться! Он подумал о том, какой одинокой она себя чувствует без своего героя — Бори. А он даже ни разу не зашел к ней за весь день! Не зря говорят: научный червь! Он решительно встал и направился к двери.

Калужкин нашел ее у кофемашины: Броня стояла, подперев щеку рукой, точно Аленушка. Она была такая красивая и одновременно такая трогательная, что Калужкину захотелось срочно подойти, погладить ее по гладко зачесанной, с вырывающимися из строгой косы мелкими кудряшками, голове, прижать к груди, обтянутой выцветшим старым свитером, и прикрыть полами пиджака, как птица укрывает своего птенца от ветра и холода. Но одновременно хотелось расстегнуть блузку и дотронуться до этой, такой нежной и горячей кожи. Понимал ли Боря, что институтский приятель чувствует к его аспирантке? Калужкин надеялся, что нет: он очень старательно держал себя в руках весь последний год. В его возрасте оказаться смешным тем более унизительно. В его возрасте и влюбляться-то смешно. Сколько вечеров Шварц с покойной Лизой подтрунивали над его холостяцким житьем, а Лиза все знакомила друга мужа со своими подругами: раскованными разведенками или скромницами — серыми мышками. Шварц же после очередной неудачи только и говорил: брось, Лизбет, неужели не понятно? У Женьки на всю жизнь одна любовь — генетика. Не путай его. Но оказалось — нет. Он может, он умеет любить, но только вот такой, почти отеческой, любовью. Поэтому и не способен был раньше ничего испытывать — еще не вошел в нужный возраст. А вот теперь сошлись все звезды, кроме одной — Броня совершенно им не интересовалась. Возможно, она равнодушна к мужчинам старше себя, думал он. А может, ей просто не до мужчин — она делает науку. Он недавно подергал чуть-чуть за паутину сплетен в институтской столовой, чтобы выяснить: у Брониславы нет молодого человека, да и из ухажеров — только дебиловатый охранник. Но к нему Калужкин решил не ревновать — совсем смешно, хотя, правду сказать, не смешнее его самого поклонник. Он вздохнул.

— Броня, сделаешь мне кофе? — сказал он, а она вздрогнула, подняв на него глаза, и покраснела.

— Конечно, Евгений Антонович. — Стараясь на него не смотреть, она нашла капсулу, вставила ее в аппарат, нажала на кнопку. С ровным жужжанием машина выдала порцию кофе. — Вот. — Она передала ему чашечку на блюдце, пальцы их встретились. Броня подняла на него виноватые глаза. — Это я. Я рассказала…

— Тсс… — Калужкин успел за какую-то секунду огладить успокаивающим жестом ее палец под блюдцем. — Ничего страшного. — И добавил, уже поднося чашку к губам: — Все будет хорошо.