Пер Валё - В тупике

— Говорит центральная станция полицейской службы. Радиопатруль из Сольны нашел на Норра Сташунсгатан автобус, полный трупов.

Гюнвальд Ларссон посмотрел на электрические стенные часы, которые показывали восемнадцать минут двенадцатого, и спросил:

— Как патруль из Сольны мог найти автобус, полный трупов, в Стокгольме?

Гюнвальд Ларссон был старшим помощником комиссара стокгольмской уголовной полиции У него был тяжелый характер, и коллеги не очень его любили.

Он затормозил машину, поднял воротник, плаща и вышел под ливень. Красный двухэтажный автобус стоял поперек тротуара, передняя часть его вздыбилась, пробив ограду из стальных прутьев. Увидел Ларссон также черный «плимут» с белой крышей и белой надписью на дверце «Полиция». На машине горели габаритные огни, а в кругу света от подвижных фар стояли двое полицейских с пистолетами в руках. Оба казались неестественно бледными.

— Что здесь произошло? — спросил Гюнвальд Ларссон.

— Там… там внутри множество трупов, — сказал один из полицейских.

— Да, — сказал второй. — Совершенно верно. И множество гильз.

— Один как будто бы еще живой.

— И один полицейский.

— Полицейский? — удивился Гюнвальд Ларссон.

— Да. Из уголовной полиции.

— Мы его узнали. Он работает в комиссии по расследованию убийств.

— Но не знаем, как его зовут Он в синем плаще. И мертвый.

Оба полицейских говорили неуверенно, тихо, перебивали один другого.

Они были отнюдь не маленького роста и все же рядом с Гюнвальдом Ларссоном выглядели не очень внушительно.

Гюнвальд Ларссон был ростом метр девяносто два сантиметра и весил девяносто девять килограммов. Он был широкоплеч, словно профессиональный боксер-тяжеловес, и имел большущие волосатые руки. Его зачесанные кверху светлые волосы успели намокнуть.

Сквозь шум дождя доносилось завывание многочисленных сирен. Казалось, они приближаются со всех сторон. Гюнвальд Ларссон прислушался к вою сирен и спросил:

— Это Сольна?

— Как раз граница, — хитро ответил Квант.

Гюнвальд Ларссон равнодушно смерил голубыми глазами Кристианссона и Кванта и быстрым шагом подошел к автобусу.

— Там внутри… как на бойне, — сказал Кристианссон.

Гюнвальд Ларссон не прикоснулся к автобусу. Он просунул голову в открытую дверь и обвел взглядом помещение.

— Да, — сказал он спокойно, — там в самом деле, как на бойне.

Мартин Бек задержался на пороге своей квартиры. Он снял плащ, стряхнул с него воду, повесил в коридоре и только после этого запер входную дверь.

В коридоре было темно, но он не включил свет Из-под дверей комнаты дочери пробивалась полоска света, и он услышал, что там либо играет радио, либо крутится пластинка. Он постучал и зашел.

Дочь звали Ингрид, ей было шестнадцать лет. За последнее время она повзрослела, и Мартину Беку все легче становилось находить с ней общий язык. Девушка была спокойна, деловита, достаточно умна, и ему нравилось разговаривать с ней. Она ходила в последний класс основной школы, у нее были хорошие успехи в учебе, но она не принадлежала к той категории учеников, которых называли зубрилами.

Дочь лежала на кровати и читала. На ночном столике крутился диск проигрывателя. Не поп-музыка, а что-то классическое, Мартину Беку показалось, Бетховен.

— Привет, — сказал он. — Ты не спишь?

Он сразу умолк, почувствовав бессмыслицу своего вопроса, и минуту думал о всех тех банальных словах, которые были сказаны в этих стенах за последние десять лет. Ингрид отложила книжку и остановила проигрыватель.

— Привет, папа. Ты что-то сказал? Он покачал головой.

— Господи, у тебя совершенно промокли ноги, — сказала девочка. — Там продолжает лить?

— Как из ведра. Мама и Рольф спят?

— Наверное, мама загнала Рольфа в постель сразу после обеда. Говорит, что он простужен.

Мартин Бек сел на краю кровати.

— А он что, не простужен?

— По крайней мере, мне показалось, что он совсем здоров. Но послушно лег. Наверное, чтобы не учить на завтра уроки. Завтра у нас письменная по французскому. Может, проверишь меня?

— От моей проверки мало будет толку. Я не очень-то силен во французском. Лучше ложись спать.

Он поднялся, и девушка послушно нырнула под одеяло, поудобнее устроилась. Закрывая за собой дверь, Мартин Бек услышал ее шепот:

— Держи за меня завтра большой палец в кулаке.

— Спокойной ночи.

Мартин Бек на ощупь зашел на кухню и какое-то мгновение постоял около окна. Дождь как будто бы немного утих, а может, ему только так почудилось. Он думал о том, что происходило на демонстрации перед американским посольством, и о том, назовут ли завтра газеты действия полиции неуклюжими, беспомощными или наглыми и провокационными. Так или иначе, а они отнесутся критически к действиям полиции. Мартин Бек все же перед самим собой признавал, что часто критика имела основания, хотя ей недоставало понимания ситуации.