– Дай пройти-то! – рявкнул на него Штукин и перешагнул через неподвижное тело…
В своем кабинете Валера закурил, забросил ноги на стол и начал размышлять: «Нашим они ничего не скажут… Нет, Костылев прикроет жопу – доложит начальнику отдела… Нет, он же переходить собирается – значит, поведает начальнику разбойного отдела и отстегнет десятку.
И скажет, что нашли тридцать с мелочью, а не триста тысяч… В случае жалобы или информации – будет своим кричать, что ноль приписали – и ему поверят. Начальник разбойного на всякий случай треху ни за что Крылову отмаксает… И все. Итого: у пацанов где-то по девяносто пять тысяч баксов на рыло вышло… А это уже деньги. Это хорошая трехкомнатная хата в центре, плюс тачка, плюс… Твою мать! Если бы не этот следак, прокурорская морда!»
Штукин даже застонал, словно от физической боли. Ему вдруг вспомнилось, как в фильме «Свой среди чужих, чужой среди своих» ротмистр Лемке кричит чекисту Шилову: «Понимаешь, это… Это нужно одному, а не всем…» – и еще что-то про то, что такой шанс бывает только раз в жизни… В жизни… Все дело именно в жизни, а не в деньгах. Деньги – это просто средство изменить жизнь. Валерка вдруг отчетливо понял, что же его все время так грызло и мучило – а очень просто: ему поперек горла стояло убожество собственной жизни. Его тошнило от необходимости что-то выжучивать по мелочам, халтурить за копейки и все равно эти копейки считать, не имея возможности жить свободно – то есть не думая о деньгах. Ему не хотелось всю жизнь плохо одеваться, плохо жрать и вертеться среди таких же – в дешевой типовой одежде людей. Штукин понял, что давно уже ненавидит убогость дешевых оперских пьянок, переходящих иногда в свальный грех с какими-нибудь дешевыми официантками или продавщицами… А на эту ненависть накладывалось то, что Валере нравилась его работа – он считал ее интересной, нужной и правильной. Получался банальный такой конфликт, как у жены с мужем, которого она любит, но ненавидит его зарплату и уровень жизненных возможностей…
…В свою двухкомнатную маленькую квартирку, оставшуюся ему после отъезда матери и Овчарова в Москву, Валера пришел глубоко за полночь. Уснуть он не мог долго, проворочался без сна почти всю ночь и наутро появился в отделе с красными от бессонницы глазами. Впрочем, его помятость не очень бросалась в глаза на фоне лютого похмелья Потемкина с Уринсоном. Валера смотрел на своих коллег и изо всех сил заставлял себя их не ненавидеть. Они-то здесь причем? Они все правильно сделали, им повезло, а ему – нет. Судьба. Жизнь могла перемениться. Могла.
10 ноября, на День милиции, Штукин напился так, как давно уже не напивался, и утром 11-го проснулся у какой-то женщины, работавшей официанткой в шашлычной, где гулял уголовный розыск 16-го отдела. Кажется, ее звали Леной. Она снимала комнату в коммуналке, и Валере пришлось долго ждать с утра, когда освободится ванная. На работу Штукин пришел в препоганейшем настроении, пытался разобрать какие-то свои накопившиеся материалы, но сосредоточиться не мог. В таком состоянии его и застал Ткачевский, сообщивший о вызове к 13.00 к Ильюхину. Валера честно сказал начальнику уголовного розыска района, что знать не ведает о причинах вызова к высокому начальству, и что совесть его чиста – нету на ней каких-то мутных тем, которые непонятными путями могли бы стать известными главковскому руководству. Ткачевский Штукину, похоже, поверил и велел перед визитом заскочить домой – побриться и переодеться, а после разговора – обязательно зайти и рассказать, в чем, собственно говоря, интрига состояла. Валера пообещал и понесся приводить себя в более-менее божеский вид.
В главк Штукин явился за десять минут до назначенного времени. Он причесался, поднимаясь на второй этаж, где находился кабинет Ильюхина, отключил мобильный телефон. Телефон у него был так себе, эту трубку Валера недавно отобрал у одного наркомана, влетевшего на попытке угона. Дверь в кабинет Виталия Петровича была, как всегда, открыта. Штукин осторожно постучал в косяк и просунул внутрь голову:
– Разрешите, товарищ полковник?
Виталий Петрович, разговаривавший по телефону, махнул рукой, показывая на стул, и закончил разговор:
– Что?… Ты лично слышал эти слова?… Нет, лично?… Ах, это предположение?… А я не собираюсь поднимать волну из-за предположения. Ясно? Ты сам принимал решение? Ну и все – сиди, кури бамбук.
Ильюхин с грохотом швырнул трубку на рычаги и несколько раз вздохнул, сгоняя с лица сердитое выражение. Потом он улыбнулся Штукину, примостившемуся на конце длинного стола и сказал:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу