Эд Лейси: Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах

— Да, спасибо. — Я вонзил зубы в пирог. Он был великолепен. — А что, убийство Томаса не возбудило среди местного населения антинегритянских настроений?

— Нет. Если кто-то что-то и почувствовал, то скорее облегчение от того, что его убили.

— Судя по сообщениям газеты, он тут до своего отъезда был просто королем преступного мира?

— Он сбежал после отпуска под залог.

— А задержали его по обвинению в изнасиловании и нападении, так?

Она пошла налить мне чаю. Я почему-то отметил про себя, что у нее сильные полные ноги. Я насыпал в чашку сахару, она села и достала пачку сигарет. Я указал пальцем на торчащую из моего нагрудного кармана трубку и зажег ей спичку. Она пустила струйку дыма в потолок и ничего не сказала.

— Изнасилование и нападение. Надо полагать, он был очень милый молодой человек, — заметил я, стараясь выудить у нее побольше информации о Томасе.

— Это кто-то пошутил. Насчет изнасилования. Обжоре Томасу не было нужды насиловать Мэй Расселл.

— Обжоре? — Эта деталь в моих материалах отсутствовала.

— Он был вечно голоден, как малый ребенок. Мог есть все что попадется под руку, все что угодно — как свинья. Да что о нем толковать. С ним произошло то, что случается с молодыми неграми каждый день, — стоит нашим ребятам сделать шаг не в ту сторону, как уж глядишь, его и подставили. А вы купили свой «ягуар» в Англии?

— Нет. — Я размышлял над тем, что же она имела в виду, говоря, что Томаса подставили. А обжора…

— А я подумала, что вы были с оркестром на гастролях за границей. Я коплю на поездку в Европу. Моя розовая мечта.

— Вот в чем у нас преимущество перед беляками. Мы с большей радостью уезжаем из Штатов.

Ее глаза заблестели.

— А вы бывали за границей?

— Париж, Берлин, Рим, Легхорн — это в Англии. В армии я был капитаном. — Что-то я с ней разболтался. — А что ты имела в виду, когда сказала, что Томаса подставили?

— Ну надо же — капитан! А я как-то хотела записаться в Женский корпус, чтобы иметь возможность попутешествовать по свету. Расскажите про Париж, как там, а?

— Чудесно! Слушай, а…

— Только представьте себе — ты можешь ходить где захочешь и даже не думать, нравится это кому-то или нет. Вот увидела вашу машину — и сразу старые мечты вернулись. Эти кожаные кресла — такие классные! Не то что сиденья в наших колымагах.

— А не хочешь прокатиться? Тут можно где-то посидеть, выпить?

— Спасибо, конечно, но я не хочу кататься, — сказала она, и я понял, что ей ужасно хочется. — За городом есть круглосуточная забегаловка, там торгуют контрабандным спиртным. Но это такое мерзкое заведение.

— Ну тогда просто прокатимся! — Я встал.

Она осталась сидеть. Глядя в стол, она глухо произнесла:

— Нет.

— Да перестань, покажешь мне город.

— Это ночью-то? Нет, мистер Джонс, это очень похоже на то, как столичный щеголь пускает пыль в глаза деревенской телке перед тем, как затащить ее в стог сена.

— Как-как? — расхохотался я. — Да я не буду приставать. Нет, не могу сказать, что ты уродина, но я просто буду себя хорошо вести. Или ты думаешь, что не буду?

— Я думаю, что вы лжец, мистер Джонс, — мягко сказала она, устремив на меня дерзкие глаза. — Вы вот папе сказали, что вчера весь день были за рулем, так с чего бы это вам еще и на ночь глядя кататься? Вы говорили про Новый Орлеан да про Чикаго, а номера-то у вас нью-йоркские. Так все-таки что вы делаете в Бингстоне?

— Да я же сказал тебе, просто заехал отдохнуть.

— Это я уже слышала.

Я не знал, что и сказать. И мне стало вдруг не по себе оттого, что я почему-то испугался этой девчонки. Я стоял столбом, а потом зачем-то вытащил свой бумажник и брякнул:

— Мне сейчас заплатить за ужин…

Я осекся под ее взглядом, хотя она ни слова не произнесла. Потом она сказала:

— Ах, да к черту ваши деньги! Вы что же, решили, я спрашиваю, потому что боюсь, что вы сбежите от нас, не заплатив? Но может, — вы и правы, крохоборство — тоже маленькое хобби жителей провинциального города. Боже, мама с папой всегда каждый центик… Сколько я себя помню, в детстве и потом, когда уже в старших классах училась, я маму почти дома не видела. Она все готовила да прибиралась в домах у белых, даже объедки нам приносила. А папа зарабатывает не хуже многих горожан.

Френсис отвернулась. Я смотрел на нее. Она мне нравилась, и мне было ее жалко — и все же я ее боялся. Она нарушила неловкое молчание.

— Вы можете переночевать, но утром, прошу вас, уезжайте. Вы не барабанщик. Я сама обожаю джаз и знаю всех музыкантов Америки. И я не верю, что вы приехали к нам из Нового Орлеана в этом «ягуаре». Если бы вы и впрямь бывали на крайнем Юге, вы бы никогда не зашли запросто в нашу аптеку и не держались бы там так, точно собирались вмазать мистеру… нашему полицейскому. Папа мне все рассказал.