Джеймс Кэрол - Хищница

– Когда-то она принадлежала моей коллеге из ФБР, – сказал он, убирая ее в карман. – Когда она бросила курить, передала ее мне. Вот и все, никакой особенной истории.

Амелия подалась к нему, смотря прямо в глаза, и придвигалась до тех пор, пока кончик ее носа не дотронулся до его щеки. Медленно она поднимала голову все выше, ведя носом по его колючей щетинистой щеке. Уинтер сидел не двигаясь и смотрел прямо перед собой. Она дошла до самого верха щеки, замерла и снова села прямо, покинув его личное пространство.

– Ты врешь. А у меня хорошее чутье на ложь.

– Нет истории, Амелия. Она бросила курить и отдала мне зажигалку. Все.

– Но она что-то значила для тебя. Ты бы не хранил ее столько лет, будь это не так. В самом этом факте уже кроется история. А у нее откуда эта зажигалка?

– От отца, – помедлив, сказал Уинтер. – Он отдал ее ей, когда сам бросал курить.

– Видишь, это не зажигалка, а фамильная ценность. Ты и она – вы были близки, как родственники. Ты был ей как родной, раз она захотела отдать тебе семейную реликвию. А что с ней случилось? Она умерла от рака легких?

Уинтер не ответил, и Амелия подняла руки вверх. Этот жест можно было принять за раскаяние или извинение, но ни то, ни другое она выражать не собиралась.

– Не хочешь рассказывать – не рассказывай. Я понимаю. Личное – значит, личное.

– Зачем ты хотела увидеться?

– Хотела посмотреть на твою реакцию. В первые две наши встречи было слишком темно, и на мне была неподходящая куртка. А вот эта намного лучше, да?

– Ну, теперь ты мою реакцию увидела. Мне можно идти?

– А куда ты торопишься? Прекрасный вечер, я думала, мы немного поболтаем.

– Хочешь поболтать – давай. Расскажи мне про своего отца.

– Сначала ты мне – про своего, – улыбнулась Амелия.

Уинтер улыбнулся ей в ответ. Удар – контрудар. Все как в шахматах. В другой жизни, в другом мире она могла бы стать победительницей.

– Мой отец – один из самых известных в Америке серийных убийц. За двенадцать лет он убил пятнадцать молодых женщин. Он похищал их и увозил в лес, где посреди ночи охотился на них с мощной винтовкой. Он был крайне умен, но все-таки не настолько, чтобы остаться безнаказанным. Двадцать лет он провел в тюрьме, приговоренный к смертной казни. А потом ее привели в исполнение. Все, теперь твоя очередь.

– Нет, так не пойдет, – сказала она, качая головой. – Это все я могу и в интернете прочитать. А мне нужно что-то, что знаешь только ты.

Уинтер достал зажигалку и зажег ее. В голове сменяли друг друга тысячи зарисовок из их жизни до ареста отца. Хорошие были времена – веселые и гораздо более счастливые. Затем он выбрал шесть самых ярких воспоминаний, а потом из них – одно, самое яркое. Закрыв зажигалку, он убрал ее в карман.

– Он готовил самые вкусные банановые блинчики на свете.

– Банановые блинчики! – замотала головой Амелия. – И это все, что ты можешь мне сказать? Твой отец – жесточайший убийца, а ты мне про банановые блинчики!

– До моих одиннадцати лет он был просто папой. Иногда он был отстраненным, иногда строгим. Бывало, я его ненавидел, а бывало, любил. Он просто был папой и делал самые вкусные банановые блинчики, вот и все.

Она задумалась, а потом кивнула, соглашаясь.

– Ты ведь не догадывался, кем он был, да?

– Нет, не догадывался. Хотя должен был.

– И в этом месте я должна тебе сказать, что ты же был просто ребенком, как ты мог догадаться? Тебе ведь все это говорят, да?

Ее лицо просветлело.

– Ты должен был догадаться, Джефферсон. Должен был видеть, что он из себя представляет на самом деле. А с другой стороны, и что тогда? Ты разве сдал бы его? Папу, который печет банановые блинчики? Да ни за что на свете.

– Ладно, теперь твоя очередь.

Амелия начала говорить не сразу. Она отвела глаза и посмотрела на мужчину средних лет, который вел на поводке ретривера.

– Отец любил музыку, – наконец выговорила она.

Уинтер ждал продолжения, но она молчала.

– Много кто любит музыку. Я тоже люблю музыку. При всем уважении ты даже до банановых блинчиков недотягиваешь.

Она перевела взгляд с мужчины с собакой на Уинтера и улыбнулась необычайно волнующей улыбкой.

– Его любимым композитором был Штраус. И за ужином у нас играла одна и та же пластинка, снова и снова. Она доиграет до конца, он встает и ставит иглу на начало.

– Я видел CD-проигрыватель и стол в бомбоубежище. Значит, ты не стала нарушать традицию? Ты ела за столом, отец ел из собачьей миски, а фоном тихо играл Штраус.