Владилен Елеонский - Кто жизни не знает

Конкурс оставался большим, и медицинская комиссия почти не уменьшила его, ее мы прошли, едва прибыв в лагерь, – на двести свободных мест по-прежнему претендовало восемьсот с лишним человек. Соответственно проходной балл оказался довольно высоким для учебного заведения МВД – восемнадцать. В общем, для того, чтобы поступить, следовало написать сочинение, сдать экзамены по русскому языку, истории и иностранному языку так, чтобы в итоге получилось две четверки и две пятерки или три пятерки и тройка.

Конечно, молодежь завлекали сюда тем, что якобы можно убить двух зайцев – не через пять, как в университете, а через четыре года получить престижный диплом юриста-правоведа и к тому же избежать службы в армии. Мы еще не знали, какая засада нас ожидает, и наряды, в которые мы погрузились с головой с самого первого дня прибытия, оказались всего лишь цветочками.

Мы стали потихоньку знакомиться в курилке и казарме и с удивлением узнали, что некоторые молодые люди фанатично стремились именно в Шатскую школу милиции, проваливали экзамены, однако на следующий год снова приезжали поступать. Они узнали от друзей и родственников, что это единственное в стране учебное заведение, которое специализируется на подготовке сотрудников уголовного розыска, имеет неплохую базу и сильный преподавательский состав, тщательно отобранный из учебных и научных заведений со всего Советского Союза. Помимо этого, как я упоминал, только Шатская школа принимала семнадцатилетних юношей, выпускников средних общеобразовательных школ, остальным школам милиции такое право предоставлено не было.

Рассказы этих удивительных ребят давали емкое представление об абитуриентском периоде, поскольку они красочно рассказывали, как все было организовано в прошлом и позапрошлом году, на чем они срезались и так далее. Многим запомнился стройный парень-блондин с правильными чертами лица, который в свободное время замечательно пел под аккомпанемент своей простенькой гитары песни Андрея Макаревича, в особенности здорово у него получались «Марионетки» и «Старый корабль». Все просто обалдели, когда узнали, что он поступает сюда в пятый или шестой раз, правдами и неправдами избегая призыва в армию.

Лица стерты, краски тусклы –

То ли люди, то ли куклы,

Взгляд похож на взгляд,

А тень – на тень.

И я устал, и отдыхая,

В балаган вас приглашаю,

Где куклы так похожи на людей.

Забегая вперед, скажу, что Саня, так, кажется, его звали, и в тот раз, к сожалению, не смог набрать нужное количество баллов. Хотел бы я сегодня после стольких перемен, произошедших в нашей стране, пообщаться с ним! Интересно, как теперь он оценивает свое былое фанатичное юношеское рвение стать сотрудником советского уголовного розыска и по-прежнему ли жалеет о том, что не смог поступить.

Лагерь располагался на овеваемой ласковым прохладным ветерком огромной поляне, окруженной живописной березовой рощей, которая пришлась бы по душе многим нашим поэтам. Погода стояла замечательная, режим и свежий воздух сделали свое дело, моя болезненность стала потихоньку отступать, однако вскоре случился удар – трехкилометровый кросс. Его по плану, спущенному сверху, устроили наши офицеры в воскресенье, поскольку именно воскресенье было единственным днем, свободным от консультаций и экзаменов.

Ноги не слушались! Я еле передвигал их, напоминая со стороны стреноженного жеребенка. Лекарство, которым меня три месяца накачивал профессор, будучи уверенным, что у меня порок сердца, сыграло злую шутку. Мало того, что оно разжижало кровь, и потом еще два года даже незначительные царапины плохо заживали, поскольку кровь не желала нормально свертываться, так к тому же оно действовало на суставы и мышцы, причем так, что они отказывались подчиняться, делаясь как будто деревянными.

В общем, я приковылял практически последним. Была еще парочка человек, однако они, едва почувствовав усталость, сразу перешли на шаг, отказавшись бежать, а я, несмотря на ужасную скованность мышц, упрямо продолжал свой кошмарный бег. Это мое отчаянное передвижение, которое и бегом-то назвать было очень сложно, было скорее похоже на ползание черепахи, однако я не сдался, не остановился, не перешел на шаг, чем горжусь до сих пор, хотя в тот момент, кроме стыда, ничего не испытывал, – из многих сот человек я пришел практически последним!

Правда, горе мое по этому поводу длилось недолго. После того, как окончились экзамены, и состоялось зачисление, мы оставались в лагере еще два месяца, – проходили так называемый курс молодого бойца и убирали на совхозных полях лук, – и трехкилометровые кроссы из воскресного соревнования превратились в ежедневную утреннюю зарядку. Через две недели такого распорядка лекарства профессора ослабили свои коварные тиски, я не бегал, а летал, и больше никогда не отставал, более того, неизменно прибегал к финишу в первых рядах, в общем, на всю жизнь полюбил бег.